Вера Булич - Чужая весна

Знойный полдень. Полдень сил,
Солнечных даяний.
Землю Бог благословил
Тысячью дыханий.

На земле — цветы, цветы,
Томный звон пчелиный.
Кроткий ветер с высоты,
Ветер голубиный.

Пахнет из лесу смолой,
С поля спелой рожью.
Каждый цветик полевой
Славит волю Божью.

А на синем небе — скит,
Белый скит стоглавый,
Плотным облаком завит,
Осиянный славой.

И в стоглавых облаках,
Для людей незримы,
На прозрачнейших крылах
Реют серафимы.

Ночного неба мрак огромный.
Ночного ветра в чаще темной
Смятенный стон.
Берез порывистые взмахи —
Объятых трепетом монахинь
Земной поклон.

И в берегах крутых и сжатых
Во тьме растущие раскаты —
Шумит вода.
Во всем движенье и тревога.
…Лишь там, вверху, в окне у Бога
Стоит звезда.

По мокрым балконным ступеням
Сбежала в притихший сад.

По клумбам пустым осенним
Унылые стебли торчат,
Кусты паутиной завиты,
Деревья черны от дождей,
И желтые листья прибиты
К сырому песку аллей.
Над озером странно-протяжный
Тоскующей птицы крик.
Камыш поломанный влажный
Беспомощно к волнам приник.
Печалью дышит и тленьем
Родной обреченный сад.

Вечерним благословеньем
Сияет в тучах закат.

Ветер по дому ходит хозяином,
— Шорохи, вздохи, смятенье —
Холодом вдруг обольет нечаянным,
Длинной метнется тенью…

Вот у окна занавески отброшены,
Дверь открывается настежь.
Встал на пороге незваный, непрошеный,
Руку заносит на счастье.

Мы ль не молились, мы ли не плакали,
Мы ль не метались в вихре!
Только теперь от ветра, от мрака ли
Наши мольбы затихли.

Знаю: вынудит, выкинет, выметет,
Склонит, согнет и сломит.
Счастье из сердца птицею вылетит
В холод и мрак бездомья.

Россия… Россия — наш Китеж-град,
Сокрывшийся в глуби подводной.
Над нею года неизбывных утрат
Сомкнулись волною холодной.

Глушат и гасят, и топят во мгле
Далекие тени и звуки.
Как мутны, как горьки в чужой земле
Тяжелые воды разлуки!

И грешный, и праведный, вместе все мы
В единой тоске ожиданья:
Не слышно ли вещего звона из тьмы,
Не близок ли берег свиданья?

…Но в тайных виденьях глубокого сна
Я снова в далекой России.
Всплывает град-Китеж, всплывает со дна
Под тихие звоны глухие.

Я снова ступаю по русским полям,
По древним, издревле прекрасным,
И предков далеких внемлю голосам,
Призывным, тревожным и властным.

И вновь — запах мяты, полуденный зной,
И золото зрелого хлеба,
Над синею луковкой церкви степной
Разлив необъятного неба.

И ветер великий, как встарь богатырь,
Проносится с посвистом мимо.
И сердце приемлет родимую ширь
Любовью навек нерушимой.

Старинных кресел ряд. В резной дубовой раме
Большое зеркало. Ореховый рояль.
Широкий круглый стол, покрытый кружевами,
А на альбомах пыль, как тонкая вуаль.

И с лета прошлого забыты на подносе
Сухие розы там, на лаковом столе.
Никто не вспомнит их, никто о них не спросит.
А запах роз живет, дрожит в вечерней мгле.

О, запах роз сухих, дыханье ставших прахом,
Что говоришь ты мне, склонившейся к цветам?
Моя душа полна и нежностью, и страхом.
Я шепот мертвых роз словами передам:

…В забытом зале здесь — смеялись и любили,
И плакали тайком, когда звенел рояль.
Но все ушли. Давно. И ты не трогай пыли.
Уйди, оставь здесь нас — забвенье и печаль.

В лакированной черной карете
(Должно быть, последней на свете),
Запряженной белою лошадью,
Мы едем темною площадью.

На козлах кучер сутулится,
Материей пахнет пыльной,
И линией автомобильной
Обгоняет нас улица.

Прохожие смотрят с улыбками
Смешной карете вдогонку.
А лошадь везет потихоньку
Карету с рессорами зыбкими.