Коллектив авторов - Великолепная десятка - Сборник современной прозы и поэзии

Когда я уже собралась громко хлопнуть дверью, вернулся с работы папа. И мы стали рисовать на большом-пребольшом белом листе, который называется ватман. Сначала нарисовали ёлку, а потом, когда мне надоел зелёный цвет, я придумала снеговика с длинным-предлинным морковным носом. Под всей этой живописной картиной папа написал цифры: один, девять, семья и два колечка, такие, как у них с мамой, только стоячих друг на друге. Он сказал: «Будем встречать Новый год».

Потом были гости, цирк и каток, кукла от Деда Мороза. И я совсем думать забыла о чужой бабушке, а когда вспомнила, оказалось, что её больше нет в нашей коммунальной квартире. Мне стало немножко грустно от этого так, что я представила дом престарелых, о котором хотела ей рассказать, только не успела. В этом доме на столах пресса и тарелки, больше ничего, поэтому его так назвали. Там живут хорошие люди, и никто никому не мешает. Меня там нет, мамы тоже – от нас ещё никто не отказывался.

Больше мне некому было рассказывать сказки по картинкам. Однажды только я пришла на кухню, где были дядя Лёша и тётя Люба, открыла книжку:

– Жила-была бабушка. И эта бабушка спрятала однажды в подвал мальчика, за которым гнались злые собаки и враги. В подвале было темно и страшно. И тогда она принесла ему кошку. А наверху шла война, гремели взрывы, горели синим пламенем дома, гудели самолёты. Мальчик злился и хотел играть в футбол. Но делать этого было нельзя. Только с кошкой можно было тихо сидеть. Когда враги были побиты, мальчик был недоволен, потому что что-то помешало ему по-настоящему вырасти, – после этих моих слов тётя Люба улыбнулась ехидиной и вышла из кухни, а дядя Лёша стал Васькой: слушал, да ел… медленно-премедленно. – Мальчик уехал в тёплые страны, где он почему-то не встретил хороших людей и женился на ведьме. А бабушка осталась читать прессу, есть казённые щи и, наверное, плакать каждый Божий день от разлуки.

Потом с дядей Лёшей на кухне мне стало неинтересно: он долго смотрел в одно место, возил ложкой и даже не притронулся к блинчикам. В тот день он остался голодным, а я ушла учить буквы, чтобы написать через тридцать лет сказку о взрослой жизни, где хватит места всем.

Почти каждую ночь Шура летал во сне. В детстве – высоко и легко, годам к тридцати – ниже и с усилием. Однажды, лет в шесть, ему приснилось, что он парит над крышами, держась за белое куриное перышко. Шура проснулся в уверенности, что открыл простой способ летать. Он нашел подходящее перо и созвал детей своего большого двора. Девочки оставили классики, малыши подтянулись из песочницы, даже старшие мальчики перестали играть в ножички и пришли посмотреть. Шура поднял на головой перо, вытянулся всем телом, сделал усилие и… не полетел. Он подпрыгивал, становился на скамейку, тянулся в струнку – тело хранило чувство полета, испытанного во сне, но оторваться от земли не могло. Шура не помнил, смеялись ли над ним дети, он запомнил только свое недоумение и комок обиды в горле.

С юности Шура сочинял во сне стихи такой красоты, что просыпался с чувством всепоглощающего счастья. Наяву строки оказывались бессмысленным набором слов, что-то вроде:

Но однажды ему приснилось вот что:

Быть может, я тебе не нужен,

Ночь; из пучины мировой,

Как раковина без жемчужин,

Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь

И несговорчиво поешь,

Но ты полюбишь, ты оценишь

Ненужной раковины ложь…

В первый миг после пробуждения он задохнулся от восторга. Во второй – вспомнил, что стихи написаны много лет тому назад и не им. Радиобудильник играл «Лунную сонату». Музыкой навеяло, – усмехнулся Шура и стал собираться на работу.

Свою инженерскую работу он любил. Ему удавались красивые решения, в возбуждении Шура порой не спал до утра, ворочал в голове варианты, вскакивал, когда осеняла идея. Оформил с десяток изобретений, мог бы больше, но мешала нелюбовь к писанине. Еще увлекался научно-популярной литературой, фантастикой и рассказами о необычных явлениях. Начитавшись Ури Геллера, пробовал гнуть взглядом ложки, но не поддались даже хлипкие алюминиевые. Двигать усилием воли предметы тоже не выходило.

Как-то приснилось, что раскачивает взглядом ластик, подвешенный на веревке – это было легче, чем толкать вещи по поверхности стола. Шура проснулся, прошлепал босиком на кухню, обвязал ниткой большой ластик и подвесил к лампе. Маятник вышел длинный, его можно было бы раскачать совсем небольшим усилием. Как ни таращился, ластик висел, будто парус в штиль. Шура окончательно проснулся и усмехнулся своей неисправимой вере в чудеса. Хорошо хоть жену не разбудил поглядеть на сооружение – не шестилетний мальчик, все же чему-то научился.

Шура и Галя встретились еще студентами в походе выходного дня. Он давно заметил, как по-разному ведут себя люди на бивуаке: кто-то ставит палатки, собирает хворост, разводит огонь, а кто-то усаживается на рюкзак и ждет, пока кончится суета. Девочка Галя была из тех, кто хлопочет. Он похвалил красивую Галю, чтоб завязать разговор, а она ответила неожиданно задиристо:

Читать дальше