Коллектив авторов - Великолепная десятка - Сборник современной прозы и поэзии

Я не люблю ни шахматы,

ни корриду.

Раньше? Так раньше, рыцарь,

мне было двадцать.

Всё было как-то проще:

и вдох и выдох…

К музыке я, конечно,

неравнодушна,

просто нечасто слушаю

«хэви металл».

Мне бы такое что-нибудь

повоздушней,

что-нибудь повальсовей…

Милое «раз, два, три»

ностальгией бравой,

острым клинком пронзит

временную бездну.

Штраус, Вы, как всегда,

оказались правы:

жить – это очень больно,

Первое января

приведёт второе,

третье, потом четвёртое,

как по нотам.

Каждой эпохе памяти –

по герою.

Каждой жене Артура –

по Ланцелоту…

Снова зима похожа на ту…

Снова зима похожа на ту: точь-в-точь,

только тогда и мама жила и дед…

С маминых губ слетавшее слово «дочь»

всяческих, переполненных волшебством.

Нынче же чудеса меня – не берут.

Всё по-другому стало: и дом – не дом,

Всё изменилось: милости божьей нет

с той стороны, где жажда по ней сильна.

Как же мне ясно снится ночами дед!

Холодно, мама, холодно, хо-лод-но…

Зябко-то как, согреться бы, осмелеть.

Страшно-то как бороться со мглой одной,

и оступиться… мыслимо ли: след в след

долго идти – не выйдет: хоть стой, хоть плачь.

С той стороны, где милости божьей нет,

и палач.

Пресс-папье в виде рыбки…

Пресс-папье в виде рыбки и… шёлковый абажур…

Трубка падает навзничь на свеженький ламинат –

Надеваю шузЫ и в прошлое ухожу,

Напролом, сквозь лекарственный запах и едкий дым

Жженых пятниц и сред, разгоняя руками ос.

Чумовая реальность врёт. И грызут кроты

И я вроде как здесь жила уже и была,

Но не те занавески на окнах не тех домов

Улиц тех же… Как больно близкое забывать,

Я не знаю, который час, но почти бегу

(мне опаздывать доводилось, теперь – ни-ни!)

Из машины грохочут «Яблоки на снегу»,

Жду трамвая (ну вот же рельсы!) – мне до Лесной.

Ан не ходит трамвай, откушайте сэляви!

Рельсы – есть, а трамвай не ходит, такой-сякой,

И поймаю – мне очень нужно туда успеть,

Где я рада тому, кто мне обоюдно – рад.

Так как лучше всю жизнь о сделанном сожалеть,

Стрельчиха

Стрельчиха караулила зарю, синицею застыв оцепенелой: ей утром обещали выдать тело, подвешенное в пыточной на крюк, обрубленное катом неумелым и брошенное сверх сырых дерюг.

Соколик, разве был он виноват? Опутали царевнины посулы,она их, горемышных, всколыхнула…

Мол, каждый будет волен и богат. Да дух стрелецкий требовал разгула… Вот сдуру и ударили в набат.

Детишки на подворье у кумы. Наплакались, меньшому только годик, одела впопыхах не по погоде. Куда податься, кто возьмёт внаймы? Всё сгинуло, беда одна не ходит. Увидим ли теперь конец зимы?

Стрельчиха караулила зарю. Но кровью напоённое светило, упавшее за кромку, как в могилу упившийся до чёртиков бирюк, на небе появляться не спешило – оно давало выспаться царю.

А царь не спал. Зарывшись с головой в лавандовую немкину перину, всё видел и не мог прогнать картину: Матвеева на копьях над толпой, за матушку убитого невинно, раззявленные рты, да бабий вой.

Сестра. Змея. Родная кровь. Сестра. С тяжёлыми мужицкими шагами, искусно раздувающая пламя, забывшая про бабий стыд и срам, играющая пешками-стрельцами. Так выжечь зло! Пора. Давно пора.

И Софья в Новодевичьем не спит, последние надежды провожая. Навек замкнулась клетка золотая. Какой позор? Какой девичий стыд? Повисла жизнь на ниточке у края. Монашеский клобук и мрачный скит.

Она ли затевала эту прю? А братец рвался к трону, как волчонок, настырный и припадочный с пелёнок. Пригрел вокруг себя рваньё, ворюг.

А ей смотреть из окон на казнённых…

……………………………………………………….

Стрельчиха караулила зарю…

Тише, девочка