Мы прежде, глядя в очи, слепли,
Теперь, гляди, я не ослеп,
И, не сгорев в сметенном пепле,
На старом ложе так нелеп.
Что ж, тосковать по повторенью,
В осенних листьях — по весне,
Чтобы целующие тени
Опять скользили по стене? —
Нет, не вернем, два скорбных лика,
Обетованных благостынь,
Пока судьба, всегда заика,
Нам сможет вымолвить «аминь».
Июль 1912
Опепелил мои экстазы
Их меланхолический строй,
И многим я, голубоглазый,
Казался нежною сестрой.
И, веря мне, не замечали,
Какой мы вверились реке,
Кто этот темный — на причале —
Что нам маячит вдалеке.
А я скольжу, скольжу, как ящер;
Одни узнали ястреба,
Как мной силен татарский пращур
И всадник моего герба.
Январь 1913
Обнажили дни бесснежные
Камни черной мостовой,
Сердце знало песни нежные,
Был и ласковый, и твой.
Но хотелось опрометчиво
Причаститься и любви.
Нет любви — и петь мне нечего,
Сердцу молвлю: не живи!
Сердце было, да растеряно
(Не у розовых ли рук?).
Даром целишь мне уверенно
В грудь пустую меткий лук. —
Позабудь, и не отталкивай
Иссыхающий поток.
Зацвети, цветок фиалковый,
Мною сломанный цветок.
Ноябрь 1911
Вечер беззвездный, как день — в разговорах,
В шабаше мутном кощунственных слов…
Я был причастен, подмоченный порох,
Сердце так больно себе исколов.
Дома я. Почерк знакомый и женский…
Милая, поздно. Растлили мечту.
Ольга, ведь умер, да — умер, твой Ленский…
Брошу в огонь. Не прочту…
Апрель 1912
Жду новую, ласковую
Под кровлю.
Сердце росою споласкиваю,
Готовлю.
Позову колокольными позывами,
Укрою.
Захлебнусь пальцами розовыми,
Зарею.
Не променяй лишь сердце привязчивое
На диво:
В огороде недаром выращиваю
Крапиву.
Оснеженными островами
Иду, пытая заране,
Станет ли узнанным вами
Клинок во вчерашней ране.
Я загораюсь, я и сгораю
С каждой переступившей пороги,
Усталой рукой поведшей к раю,
Но к нему не спросившей дороги.
И переступившею ведомый,
Если отдала мне руки — не губы,
Расчищаю я место для дома,
Утверждаю я первые срубы.
Если ласкова, как ветер,
Топор мой слышен далече.
Если уходит, — приветив,
Величаю ее ушедшей.
Становлюсь искушенною женщиной,
И забилось под сердцем моим.
Мне так любо считаться невенчанной
И гадать, как любовь утаим.
И прохожий так жутко уставится. —
Ведь за мною пошел он — любя,
Ведь сегодня я буду красавица
И похож, так похож на тебя,
Удавлюсь ли в сочельник я бусами,
Или буду от пудры бела —
Небеса лишь казались бы русыми,
Ты просвечена б ими была.
Я наговоренный настой,
Не зная, выпил, близорукий, —
Женоподобною мечтой
Теперь затерт во льду разлуки.
Но, обучась приметам вещим,
Пусть лед растаял, — не приду:
Мое же сердце конькобежцем
Было нарезано на льду.
Ты сравни кисти рук, посмотри, —
Мои стали прозрачней и тоньше!
Я бежала к тебе, к колибри;
Не догнали меня бы и гончей.
Ты меня поцелуй без стыда. —
Твое зеркало буду ручное.
Захочу — затанцует звезда,
Рождество будет ранней весною.
Нам на счастье огарок зажгут
В скорлупе (если хочешь — на пробке).
Но я знаю, где шелковый жгут —
Я пребуду влюбленный, но робкий.
Ты ударишь — сломаюсь звеня;
От меня уже нет и помину.
Знаешь, — ты выбросила в корзину
Письма мужа — и меня.
Июль 1912
Меня застрелят из-за березы,
Наверное, без секундантов и врача.
Так перервутся метаморфозы.
Но если кровь красна и горяча,
Что есть красивей запылавшей розы
На белой рубашке — у левого плеча.
Рождество 1912
Читать дальше