Лидия Лесная - Порхающая душа

Мне сладко было пить густой пахучий яд,
Как бархат красных роз в большом пучке мимозы…
О празднике далеком говорят
Мне лепестки увядшей красной розы.
Я вспоминаю… я пьянею…
Целует лепестки горячий жадный рот…
Я пламенею…
О, роза красная! Цвели мы с ней — и вот —
Я вяну вместе с нею.

Я нашла сегодня вашу карточку в бюваре —
И… Помните ночь на благотворительном базаре?
И ночь у меня?
И мутный рассвет петербургского дня?
Как встречи наши были праздничны и ярки!
Помните красные цветы и желтое вино
Нашей любимой марки?
И как мы «опустились на дно?»
И белый кувшин — «на текущий счет?»
Ах, поток жизни течет и течет —
И все уплывает…
Но я хочу верить и верю — бывают —
Прекрасные миги, которые не знают смерти.
Я верю — и вы поверьте.

Все любят землю, а мы паркет
Для денди в искусстве.
Все жаждут молний, а мы ракет,
Солгавших о чувстве.
Нас только двое — и ты один —
Сплетем треугольник.
Ты будешь раб наш — властелин,
Наш царь и невольник.
От мира скроет тройную страсть
Тройная загадка.
Пойми, как страшно любовь украсть —
И как это сладко.

Красиво было то, что вы меня не знали,
И я почти не знала вас, что рук
И губ прикосновений оба не искали,
А наши письма начинались: «Нежный друг».
Волнующей казалась наша переписка —
Капризные причудливые речи —
И грациозным то, что друг от друга близко
Мы оба долго избегали встречи.
И эта нежная, прекрасная влюбленность —
Как это грустно, милый друг, как странно —
В вас вызывала только утомленность,
Казалась вам нарочной и обманной.
А так красиво было — вы меня не знали,
И я почти не знала вас. Мы рук
И губ прикосновений оба не искали,
А наши письма начинались: «Нежный друг».

Как хорошо тогда мне было с вами —
Так радостно глядеть в молчанье ваших глаз
И тихо говорить полусловами
О том, что я люблю и что волнует вас.
А на полу квадрат оконной рамы
Нарисовала яркая луна.
Вы помните — сидели до утра мы —
Вы — на ковре, я — в кресле у окна…

Я лежу. Сквозь ветки пинии
Смотрит неба бирюза,
Как твои — такие синие
И печальные глаза.
Брови тонкой чистой линией
Обвели твои глаза.
А глаза — такие синие,
Так печальна их слеза.
Твой полет — орла орлинее,
Клич — грознее, чем гроза,
Но всегда — такие синие
И печальные глаза.

Да, да, мне нравится, что он всегда серьезный,
Так детски рад тому, что сам в ее carnet
Себя вписать успел на танец грациозный
И счастлив он, крича: «et tout le monde tour-mez!»
Что с дамой в vieux Bruxelles изысканно флиртуя,
Ее уводит незаметно в зимний сад,
Роняет поцелуй за пальмой или туей
И возвращается взволнованный назад.
А после бала он в углу своей кареты
Устало-бледный, тихий, кутаясь в меха,
Капризы четких рифм сливает в триолеты,
Плетет в узорчатость нежнейшего стиха
Воспоминания о том, как в зале бальной
Творил причудливый и сложный котильон.
Он весь — игра огней.
Он весь такой хрустальный, —
В ажуре серебра старинный медальон.

Бывает часто так, что маленькое «да»
Звучит холодным словом расставанья,
Но как мне нравится услышать иногда
В едва заметном «нет» — полупризнанье.
Бывают часто незначительны слова,
Но ласковы зовущие улыбки —
И кружится в истоме голова,
Как будто от напева тихой скрипки.
Бывают странные волнующие сны
И нежные рассветы пробужденья, —
Как белой ночи северной весны
Под розовым закатом — зарожденье.

Так печальна моя комнатка-светелочка —
На столе горит игрушечная елочка
И задумчиво молчат слоны угрюмые.
Вечерами я хожу по комнате и думаю:
Отчего мне так милы цветы увядшие?
Отчего дороже мне подруги падшие?
Но молчит моя светелка одинокая —
Вся пустая кажется она, высокая.
Жгу стихи мои. Жаль тех, кому писала я,
Жаль себя — зачем душа во мне усталая.
Догорая, гаснут огоньки на елочке,
И темно становится в моей светелочке.