Дмитрий Быков - Новые и новейшие письма счастья (сборник)

Столпы Отечества пройтись желают маршем, но снова мучатся: кого назначить старшим? Таганку ли пройти, Васильевский ли спуск, – но главное, решить, кто по понятьям русск. Чуть замаячит марш – в перипетиях сложных дробятся русские на истинных и ложных, критерий истины ища под фонарем. «Мы этих не берем!» – «И этих не берем!» Насколько легче вам, счастливые евреи! Вам только прикажи собраться поскорее – и тут же, как один, сорвутся с якорей единым шествием. Ведь ясно, кто еврей! Насколько легче вам, счастливые грузины! Какою высылкою вам ни погрози мы – вас все еще полно, ваш стан неуязвим, и сван или мингрел – по-прежнему грузин! Насколько легче вам, любезные чеченцы! Будь вы кадыровцы иль горно-ополченцы, набит ли ваш карман деньгой или ничем, в Москве иль в Ботлихе – ты все равно чечен! А русский монолит – расколотая льдина. Им как-то не дано собраться воедино. Чуть сходку соберут, как сразу заорут – и дружно в русские друг друга не берут.

– Ты штатовский наймит! – Ты путинский опричник! – Ты молишься Христу! – Ты мерзостный язычник! – Ты любишь Ленина! – Ты требуешь царя! – Ты гнусный либерал, по чести говоря! – Ты вообще жидок: я видел паспорт теткин! – Какой-то ты брюнет. – А ты какой-то Поткин! – Возьмем ли мы скина? – Мы не возьмем скина! Быть русским, в сущности, – ощупывать слона: вот хобот, вот нога, вот пара глазок милых, но что такое слон – сказать никто не в силах. И все цепляются за органы свои: одним – эР О эС эН, другим – Дэ Пэ Нэ И.

В московской мэрии одна пресс-секретарша сказала, что пройдет четыре русских марша. Но мне-то кажется, Господь меня прости, что надо собирать не менее шести, а то и более. Не надо рамок узких! В России множество разнообразных русских, от нищих до владык, с пеленок до седин, и каждый думает, что русский он один! Была тенденция – для нас она не внове, – тех русскими считать, кто больше хочет крови; критерий, может быть, действительно хорош, но их и на один проход не наберешь. Так пусть же по Москве в российский день единства десятка два колонн, чтоб каждый убедился, как волны к берегу, как войско на прорыв, идут с хоругвями, движенье перекрыв. Одни поют псалмы, другим хватает плачей, одним поет Кобзон, другим же хор казачий; одни, советский гимн горланя в три горла, несут багряный флаг, другие же – орла; одни хотят царя, другие же – парламент, и к Родине любовь во всех очах пылает, и каждый думает, горланя русский гимн, что Родину свою не даст любить другим! Не нужно посягать на русскую свободу – но важно, чтоб они не встретились по ходу: ведь русским русские, привычно всех деля, по-русски русского навесят звездюля! Друзьям Отечества угрюмо-низколобым легко меня назвать презренным русофобом, – но, думаю, Гомер, Алкей, да и Сафо б носили бы у них отметку «русофоб».

А лучше бы всего – чтоб больше не просили – всем русским бы раздать по собственной России, чтоб каждый там рулил, не видя чуждых рож…

Депутат от «Единой России» Владимир Воронин, инициировавший борьбу с мигалками, признался: стоит снять у себя мигалку – наутро ее прикручивают опять. Народные избранники бессильны отказаться от привилегий – их возвращают насильно с благословения Федеральной службы охраны и других организаций.

Бывает безжалостна пресса порой. Не надо смеяться, коллеги мои, что терпит фиаско народный герой в неравной борьбе с привилегиями. Какие-то триллеры в полной красе, ужаснее «Кода Да Винчиевского»: отвинтишь мигалку, чтоб ездить как все, – мигалки обратно навинчиваются! Сплотились, негодники, целым полком, подкармливают и подпаивают – буквально насильно, буквально силком борцам привилегии впаривают! Кто взялся чернить депутатскую честь? Волшба виновата, коммерция ли? Задумаешь с мерса на ВАЗ пересесть – и ВАЗы становятся мерсами! Раздашь ли имущество в пользу старух иль фонда какого-то детского – и все, от чего отрекаешься вслух, к тебе возвращается вдесятеро! Загадочный случай, что был бы нелеп в дешевой страшилке артхаусной, – но масло, которое мажешь на хлеб, икрою становится паюсной! Боишься товарищей, шорохов, стен… Воскликнешь: «Себя я не балую!» и в рубище влезешь – а это Карден, приправленный Дольче-Габаною.

Я думаю, здесь мы едины давно, хоть общество наше расколото: есть люди, которым давай хоть (ну да) – они превратят его в золото. Дилемма, какой не решил и Толстой, в бунтарстве напрасном упорствуя: им хочется жизни толстовски-простой – а жизнь получается толстая! Им хочется сеять, пахать, боронить, уча, сочиняя, печатая, – но все умудряется похоронить особенность эта проклятая! Услышав рассветное «Кукареку», забыв свое имя и отчество – о, как им хотелось бы выйти к станку (кому же к станку-то не хочется?!), – но снова попытка, и снова облом. Им хочется выглядеть лохами – а путь их тернистый усыпан баблом, как кошки усыпаны блохами. Не слиться с народом, любовью горя. Не выпить и чаю без сахару! Ужасная участь Мидаса-царя, по мифам известная всякому.