Юрий Колкер - Антивенок. Сонеты (1981).

Версификаторство, занятье стариков.

10 января 1981

Версификаторство — забава стариков:

Мы к формам тянемся, едва утратим форму.

Стареющей рукой задам Пегасу корму.

Умаялся скакун от резвых седоков.

И кто не ликовал под звон его подков?

Седлу и палубе, лихачеству и шторму

Кто песен не пропел? Забава входит в норму.

Но скучно Золушке — и гений был таков.

Распадом личности отмечен злой наш век.

Расплесканный хрусталь не возвратится в вазу.

В соревновательство, мельчая час от часу,

В разнузданный галоп пустился человек.

Пускаюсь в сумрачный и непристойный бег,

Мой одержимый друг, по твоему приказу.

10 января 1981

Мой одержимый друг, по твоему наказу

Берясь за карандаш, твой друг и кочегар

И в мыслях не имел надежд на гонорар.

Возьми десятку прочь, она противна глазу.

Задаток, говоришь? Смотри, в какую фазу

Вступает человек: он духом нищ, он стар!

Копеечный расчет, деляческий угар...

(А впрочем, подожди: оставь ее, заразу.)

Скажи — и будешь прав: я жалкий мизантроп.

Но мысль, опередив лукавую гримасу,

Петляет, как турист по среднему Кавказу,

И спотыкается — известный метод проб.

За нею вслед рука. Почесывая лоб,

Пускаюсь, в свой черед, в нелепую проказу.

10 января 1981

Пускаюсь что есть ног в нелепую проказу

Затем чтоб показать: от этого труда

Ржавеет на глазах кастальская вода,

Мечту на вкус и цвет уподобляя квасу.

Не правда ли? венок — сродни гомеостазу:

В нем мысль из берегов не выйдет никогда,

И точные слова стекаются сюда,

Как математики на овощную базу.

Известно, что сонет — тепличное растенье.

Я случаем забрел под своды парников,

И душный аромат над морем лепестков

Во мне расшевелил фальшивое волненье.

Спешу его унять. Закончу упражненье,

Хотя с младенчества не выношу венков.

10 января 1981

Хоть я с младенчества не выношу венков

За полуправду их (их логика сусальна:

Уж слишком легок труд, уж больно цель банальна —

Нимфеток поощрять и тешить простаков),

Ан вот, глядишь, и я средь прочих дураков,

Своей же правоте перечащих скандально...

Но чем прекрасна жизнь? — Она парадоксальна.

И Муза — женщина: каприз — ее альков,

И кто откажется проникнуть осторожно

По зову тайному за дымчатый покров?

Чьи правила строги — тому не до стихов,

Любая жизнь права, любая схема ложна,

Но эта — чувственна, и ей служить несложно,

И в закромах твоих довольно пустяков.

20 января 1981

И в закромах твоих довольно пустяков,

И всюду их полно, — для моего протеста,

Как это ни смешно, везде найдется место.

Предстанет он суду ученых знатоков,

А уж они решат: и вкус его каков,

И что̀ начинка в нем, и пропеклось ли тесто...

Я слышу хор похвал и не страшусь ареста —

Стандартная мечта тщеславных новичков.

С Татьяной Гнедич был я коротко знаком,

Как робкий неофит, внимал ее рассказу

О том, какой овёс любезнее Пегасу

И как на Геликон проехать прямиком.

Мне не забыть потуг над старческим венком,

Любовь к высокому отбить способных сразу.

20 января 1981

Доверие Камен спугнуть готовых сразу

Довольно мастеров в округе развелось.

Они и без венков способны вызвать злость.

От их надменных дум и в храме нету спасу.

Зачем писать стихи? — Втолкуйте лоботрясу!

Замечено давно: уж если где нашлось

Кровавое пятно, там слово пролилось.

Но нет, отважен бес, вербующий пролазу!

Все грамотны кругом — зачем же не писать?

Культура, как чума, благословила массу.

Предвечного забыв, идут к иконостасу,

Не опускают глаз — и знают, что сказать.

Но мало — вызубрить, и мало — осязать:

Свободы ищет дух, он отвергает фразу.

20 января 1981

Свободы ищет дух — он отвергает фразу:

Пока она слепа и занята собой,

Не высветлила вен, не вырвана судьбой, —

Награда ей — диплом, назначенный Мидасу.

Молчанье чище слов, оно ведет к отказу

От зла... Когда ж ты слаб и увлечен борьбой,

Займись, мятежный раб, таинственной резьбой,

Над клинописью звезд работай по алмазу...

Но кто в учителях? Не мой ли стих, витая,

Рискует пить росу запретных уголков?

Не мне ли предстоит толпа учеников?

Поэзии чужда риторика пустая.