Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Сегодня у него седые пряди,
и серебрится на свету висок,
и беспокойный холодок во взгляде
нам говорит, что он душой далек.

Роняет листья на осенний ветер
печальный старый парк, и в тишине
сквозь стекла влажные сочится вечер,
сгущается в зеркальной глубине.

И словно озарилось кротким светом
его лицо. Быть может, вечер смог
обиды опыта смягчить приветом?
Иль это отсвет будущих тревог?

О юности ль загубленной взгрустнулось?
Мертва — волчица бедная! — давно…
Боится ль, что непрожитая юность
вернется с песней под его окно?

Для солнца ль новых стран улыбка эта,
и видит он края знакомых снов,
свой парус — полный ветра, полный света, —
движенье судна в пении валов?

Но он увидел силуэты сосен,
и эвкалипта желтые листы,
и кустик розы, что для новых весен
выпестывает белые цветы.

И боль его, тоскуя и не веря,
слезой блеснула на какой-то миг,
и мужества святое лицемерье
ложится бледностью на строгий лик.

Трагический портрет еще светлеет.
Болтаем ни о чем. Часы стучат.
И скука очага печально тлеет.
Все громче тиканье. И все молчат.

Я прошел немало тропинок
и немало дорог измерил.
По каким морям я не плавал,
на какой не ступал я берег!

Везде на Земле я видел
караваны тоски и смятенья,
высокомерные в скорби,
опьяненные черной тенью.

Видел я осторожных педантов;
они смотрят, молчат и верят,
что отмечены мудростью, ибо —
не пьют в придорожных тавернах.

Эти злые людишки землю,
проходя, заражают скверной.

И везде на земле я видел
людей, проходящих с песней;
если им везет — веселятся,
засевая надел свой тесный.

Они вас не спросят — Где мы? —
Они бредут наудачу,
они по любым дорогам
трясутся на старых клячах.

По праздникам не суетятся,
не спеша за дела берутся.
Есть вино — они пьют с охотой,
нет вина — водой обойдутся.

Эти люди — добрые люди —
свой путь в трудах и невзгодах
проходят с надеждой, покуда
не лягут на вечный отдых.

Площадь. Темную листву раздвинув,
тяжелеют ядра апельсинов.

Взапуски из школы выбегает
малышей ватага озорная,
буйным кличем голосов зеленых
полусонный воздух наполняя.

Радость детства в тихих закоулках
запустелых древних захолустий,
где порою встретим ненароком
тень былого — и проводим с грустью…

Холодный декабрьский ветер
и неуют заоконный.
Пасмурный вечер. Дети
учатся. Дождь монотонный.

Класс. На картине — Каин
прочь убегает; тут же
Авель убитый; камень
в кровавой, карминной луже.

Звук колокольчика медный.
Книгу рукой усталой,
иссохший, в одежде бедной,
держит учитель старый.

Школьники тянут вместе
прилежно и голосисто:
— Два раза по сто — двести.
— Три раза по сто — триста…

Холодный декабрьский ветер
и неуют заоконный.
Пасмурный вечер. Дети
учатся. Дождь монотонный.

Был погожий вечер, грустный вечер лета.
Жухлыми плетями с каменного вала
висла повилика. В отдаленье где-то
струйка напевала.

Повернулся ключ мой в скважине замковой
простонали петли заржавелой двери,
что с глухим ударом затворилась снова,
запечатав мертвый сумрак повечерья.

Тихо и безлюдно было за оградой.
Лишь вода звенела и, маня руладой,
выводила к плитам, где струя фонтана,
падая на мрамор, пела неустанно.

— Позабытый сон твой с песенкою этой
вспоминаешь? — пела струйка ледяная. —
Был дремотный вечер дремлющего лета.

— Нет, не вспоминаю, —
отвечал воде я, —
позабыт он вместе с песнею твоею…

— Был такой же вечер, и струя фонтана
падала на мрамор так же неустанно.
В той же, что сегодня, буксовой куртине
песенка звенела, что звенит и ныне.
Разве ты не помнишь? Тяжелели ветки
от поспевших яблок огненной расцветки,
как сегодня… Разве ты не помнишь это?
Был такой же вечер дремлющего лета.