Александр Гитович - Избранное

Угрюмый день. С утра передо мной
Течет туман, в низинах расползаясь.
Но мне везет: в краю, где свет и зной,
Есть на примете у меня оазис.

Я на воздушном прилечу коне
Напиться из волшебного колодца —
И не в пустыню надо ехать мне,
А в Ереван, на улицу Моштоца.

Собранье дятлов, соек и синиц
Мне скрашивало зимние досуги —
Так неужели здесь, на знойном юге,
Я позабуду этих милых птиц?

Но ты, Левон, ты мне захлопнул дверь
К воспоминаньям о родных пенатах,
И я из всех друзей своих пернатых
Предпочитаю аиста теперь.

Ты прав опять, мой добрый Вартанян:
Нет коньяка, что равен был бы «Двину»,
Пусть я сейчас наполовину пьян,
Но я зато и трезв наполовину.

Я закаляюсь в медленном огне,
Чтоб мысль работала легко и ясно,
И то, что в Ленинграде вредно мне,
В Армении — полезно и прекрасно.

Какая сила в маленькой стране,
Пленившей помыслы мои и чувства,
Сам посуди, ну что за дело мне
До шахматного древнего искусства?

А я по вечерам известий жду,
Переживаю праведно и рьяно —
И с прочими армянами в ряду
Болею за железного Тиграна.

Здесь все знакомо и уныло,
Здесь к чаю — торт и молоко,
И далеко до «Арагила»,
И до веселья далеко.

Не разговор, а прозябанье,
И, чайной ложечкой звеня,
Ханжа с поджатыми губами
Давно косится на меня.

Не забыли мы, как в селах отчих
Полыхал неистовый пожар —
На страну строителей и зодчих
Пали ятаганы янычар.

И когда нас буря долу гнула,
Различали мы через туман
Драгоценные дворцы Стамбула,
Созданные гением армян.

Мне кажется, что когда-то
Природа, в глубоком горе,
Оплакивала Армению
Каменными слезами,
И слезы, соединяясь
Подобно шарикам ртути,
Образовали эти
Гладкие валуны.

Так будет до самого марта:
Я сплю среди зимних ночей
А горы Гарни и Гегарта
Стоят у постели моей.

И верю я верой младенца,
Что это — основа основ,
Которую гений Галенца
Мне создал из красок и снов.

Я весною вернусь в Ереван,
А пока —
Под надзором жены —
Путешествует мой караван
По снегам —
От сосны до сосны.

Я весною вернусь в Ереван:
Надо только дожить до весны.

Раны сердца!
Или я впустую

Сдерживал себя
В лихой судьбе?

Ведь пока я
Их не забинтую —

Даже друга
Не впущу к себе.

Если ж стало
Кое-что понятно,

То отнюдь
Не по моей вине:

Это крови
Проступали пятна

Сквозь бинты,
Белевшие на мне.

Эти строки — вне выгод и схем,
Я надеялся: ты мне простишь их,
После чтения шумных поэм
Отдохнув на моих восьмистишьях.

Уж и так я в долгу как в шелку,
Но опять меня совесть осудит,
И опять я по слабости лгу —
Ибо отдыха нет и не будет.

Дружите с теми, кто моложе вас, —
А то устанет сердце от потерь,
Устанет бедный разум, каждый раз
В зловещую заглядывая дверь,
Уныло думать на пороге тьмы,
Что фильм окончен и погас экран,
И зрители расходятся — а мы
Ожесточаемся от новых ран.

Злая совесть-каторжанка,
Жизни видимой изнанка,
Арестантская жена.
Все равно — ты мне нужна.

Злая совесть-каторжанка,
Рваный ватник и ушанка,
За тобой не в монастырь,
А на каторгу, в Сибирь.

Злая совесть-каторжанка!
Ты в чужой избе лежанка,
Где не спится до зари.
Сам с собою говори.