Тарас Шевченко - Гайдамаки. Наймичка. Музыкант. Близнецы. Художник (сборник)

И в тот же вечер другая пара – кум с кумою, едучи в город от Сокиры, пели тихонько в два голоса:

А отца протоиерея и братию на ту ночь положили спать в новой коморе, потому что ночь была бурная, так чтоб чего, боже сохрани, не случилось. Карл Осипович и Кулина Ефремовна, поплясавши в свое удовольствие и сказавши хозяевам «gute Nacht», сели в свою беду и поехали в город, разговаривая себе тихонько и всё по-немецки.

То был великий и радостный день для бездетного Никифора Федоровича и Прасковьи Тарасовны. Они в тот день окрестили и усыновили двух близнецов-подкидышей и [так] бучно отпраздновали крестины, что повивальная бабка долго после того говорила, – что родилась, окрестилась и умру – не увижу таких хороших крестин, как были у старого сотника.

Минуло шесть лет после такого великого события в доме Сокиры, когда перед вечером сидели они, т. е. хозяева, на ганку с нерушимым другом своим Карлом Осиповичем. Перед ними на темнозеленом лужку, примыкающем к самой Альте, розвилося двое детей в красных рубашках, точно два красные мотылька мелькали на темной зелени. С крылечка все трое молча любовалися ими, и казалось, что у всех трех собеседников вместе с зрением и мысли были устремлены на детей. После продолжительного созерцания первая нарушила молчание Прасковья Тарасовна.

– Рассудите вы нас, голубчик Карл Осипович, что нам делать? Я говорю, что дети еще малые, а Никифор Федорович говорит: – Это ничего, что малые, а учить надо. – Где же тут, скажите таки Христа ради, правда? Ну, еще хоть бы годочек подождать, а то думает после покрова уже и начинать.

– Да, да, начинать, давно пора начинать, – сказал Карл Осипович. – Я давно думаю об этом.

– Святая Варваро великомученица! Боитесь ли вы бога, Карл Осипович!

– Боюсь, очень боюсь, Прасковья Тарасовна, и скажу вам, что когда мне было только пять лет, то я уже читал наизусть кой-что из Шиллера [34] . Покойный Коцебу [35] сказал раз, когда я ему прочитал его стихи наизусть, что из меня будет великий поэт, а на деде вышел маленький фармацевт. Вот что, Прасковья Тарасовна, и великие люди иногда ошибаются.

– Да это ничего, пускай себе ошибаются, только рассудите сами: после покровы!

– Да, да, чем скорее, тем лучше.

– Ну, догадалась же я, у кого защиты просить, – подумала Прасковья Тарасовна, но не проговорила, а Карл Осипович, нюхая табак, приговаривал:

– Да, да, надобно учить. Ваша пословица говорит, что за ученого двух неученых дают, да не берут.

– Так вот что: мы вас, Карл Осипович, слушаем, как самого бога. Подождите, мои голубчики, хоть до филипповки; там даст бог пост – время такое тихое, им, моим рыбочкам, все-таки легче будет.

– До филипповки… как вы думаете, Карл Осипович, можно подождать? проговорил Никифор Федорович.

– Нельзя. «Жизнь коротка, а наука вечна» [36] – говорит великий Гете.

– Господи, что я наделала? – подумала Прасковья Тарасовна. – Зачем я ему говорила о детях? Теперь уж, я знаю, добра не будет. – Ну, уж вы там себе как хотите, – проговорила она вслух, – а я вам до филипповки не дам детей мучить.

– Хоть кол на голове теши, а она свое, – проговорил Никифор Федорович. – И скажи, откуда ты такой натуры набралась?

– Да от вас же и набралась: вы по-моему ничего не хотите сделать, то я и по-вашему тоже не хочу.

В это время дети подбежали к крыльцу, и Карл Осипович, лаская их, спросил:

– Ну, что ты, Зося, хочешь грамоте учиться?

Зося бойко сказал:

– Хочу.

– А ты, Ватя, тоже учиться хочешь грамоте?

– Тоже хочу, – отвечал запинаясь Ватя.

– Вот видите, Прасковья Тарасовна, – сказал Карл Осипович, – а вы останавливаете их стремление!

– Та ну вас с богом, Карл Осипович! Я уже не останавливаю. Только надо придумать, – говорила она, целуя и обнимая детей, – как это всё устроить.

– Это правда, – сказал Никифор Федорович. – Вот что, Карл Осипович! Вы живете в городе и по профессии своей встречаетесь с разного класса людьми. Не встретится ли вам иногда семинарист, хоть и не очень ученый, только бы не бойкий, договорите его для наших детей.

– С большою радостию буду искать такого человека. У меня есть один знакомый семинарист, большой охотник химические опыты делать. Ну, такой не годится, а я у него буду выспрашивать.

– Сделайте милость, Карл Осипович! Вот мы их и засадим за тму-мну, моих голубчиков, – говорил Никифор Федорович, лаская детей.

Об этих детях, как о будущих героях моего сказания, – я должен бы попространнее о них распространиться, но я не знаю, что можно сказать особенного о пятилетних детях. Дети, как и вообще дети: хорошенькие, полненькие, румяные, как недоспелая черешня, и больше ничего. Разве только, что они похожи друг на друга, как две черешневые едва зарумянившиеся ягоды. А больше ничего.