Отец сидел в наушниках, склонившись над какой-то схемой. Он не заметил меня или сделал вид, что не замечает.
А когда-то кричал мне с восторгом: «Дочь! Хочешь звезду на елку, как на Кремле?» – «Хочу!» – смеялась я. Потом он несколько дней колдовал в своей мастерской. И на елке появлялись гирлянды из разноцветных лампочек, и звезда большая рубиновая с маленькими огоньками внутри загоралась на макушке. Мама качала головой: «Лучше бы колбасы купил». Отец молчал. Всегда молчал.
Но что-то вчера случилось.
Сидит как идиот с этим паяльником. Спросил бы лучше у дочери: «В чем ты пойдешь в клуб? Может быть, тебе нужна новая куртка?»
Вдруг ожила батарея, и металлическим звуком наполнилась комната. Это зазвонил телефон. Телефон только для двоих, меня и Маринки, моей соседки снизу и одноклассницы. Но иногда подключались и другие соседи. Особенно тетка Ленка, что сверху, любила поговорить, высовываясь с балкона. Она кричала на весь двор:
– Прекратите долбить по батарее! Сколько можно! Целый день долбят и долбят! Дятлы хреновы!..
– Привет!
– Привет! Чего в школе не была? Историчка парила всех! А Варвара сказала, что не пустит тебя в школу без записки от родителей, – встретила меня Маринка на пороге своей квартиры.
Я знала ее вечность. Мы рядом сидели на горшках еще в яслях. Я любила ее и скучала, когда долго не видела. Я таскала к ней свои игрушки. А как мы играли в лошадок! Она вставала на четвереньки, я прыгала к ней на спину, и мы мчались по кругу. В изнеможении от хохота падали на пол. Потом она сидела у меня на спине. Ноги мои не выдерживали, и спина прогибалась. Я готова была упасть. Маринка визжала, что это нечестно: она дольше меня катала! Мы ходили друг к другу обедать. Сегодня у меня. Завтра у нее. Все это было когда-то. А сейчас я ей сказала:
– Давай покурим, Марин, если дома у тебя никого нет.
Мы сидели в санузле и курили. Я села на опущенную крышку унитаза, подруга примостилась на краю ванны.
– Марин, ты не хочешь ничего мне рассказать?
– Что?
– Да, не ломайся. Весь дом слышал, наверное, как ругались мои предки. Сейчас сидят, молчат. Твоя мать все про всех знает.
– Эта-то фигня? – протянула Маринка. – Да слышала, маман отцу рассказывала, что твой отец вернулся с работы, а мать дома с хахалем целуется.
– Врешь! – и я толкнула Маринку. Она полетела в ванну, где было замочено белье.
– Дура! – хныкала, выбираясь, мокрая Маринка.
– Сегодня вечером идем в клуб. Возьми какую-нибудь закуску, – строго сказала я.
– Какую закуску?
– Бухать будем!
– Кто же нам продаст?
Вечером мы пили в парке на лавочке около клуба. Мужик, который купил нам бутылку «Изабеллы», потребовал, что он будет третьим. Пришлось согласиться. Он купил сигарет и еще бутылку водки, сказал, что не может пить красное и без компании тоже не может.
– Курите, девочки, – угощал нас новый знакомый после первого стакана.
– Спасибо, дяденька! – смеялась Маринка.
– Какой я дяденька? Меня Костяном зовут!
Мне стало тепло, весело, уютно здесь, на лавочке, с этим Костяном, с Маринкой.
Костян травил анекдоты, мы хохотали. Он разливал нам вино, а оно все не кончалось и не кончалось. И Костян из лысеющего мужика превращался в веселого кудрявого парня. Он целовал Маринку в щеку, а она его отталкивала, а он хватал меня за руку, и вино все лилось, и конфеты сыпались под лавочку. И соленый обкусанный огурец мокнул на газете…
Я очнулась… Светало. Болела голова. Я была одна в парке на лавочке. Под ногой хлюпнуло что-то – огурец. В голове пронеслись Костян, Маринка, музыка, танцующие люди, свет, бьющий в глаза, сверху сыпался блестящий снег… Куда все делись?
– Дочка, я ухожу.
– Куда?
– С твоим отцом жить невозможно. Я встретила другого человека, он зовет меня к себе. Я ухожу.
– А как же я?
– Ты будешь приходить к нам в гости…
Я осталась одна. На плите в сковородке стояла жареная картошка. Захотелось ее подогреть. Я достала спичку и чиркнула ею по коробку. Она вспыхнула и загорелась. Пламя ползло по тонкой спичке вверх, все ближе и ближе к моим пальцам. Я подошла к окну и бросила догорающую спичку в банку, зажгла другую и провела ею по занавеске. Тюль вспыхнул, и огонь, разрастаясь, помчался вверх, а я смотрела, как тюлевые цветы морщатся и скручиваются. Мне стало жарко. Отец вдруг оказался рядом и срывал, срывал с меня эти горящие цветы. А я думала: «Да, наверное, такое бывает, мамы когда-нибудь уходят…»
Очнулась я в больнице. Нет, ничего страшного, небольшие ожоги на руках. Мест не было в хирургии, и меня положили в отделение гинекологии.
Читать дальше