Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2 - Сборник современной прозы и поэзии

Но тут Семеныч слова спасительные произнес.

«Не плачь. Знаю, как горю твоему помочь».

«Коли знаешь, так помогай! Не томи женщину серьезную, столичную! А то вздрогну».

«Погоди, погоди вздрагивать. Давай-ка тебе, красавица, поправим неказистость портняжным мастерством».

«Как это?»

«Да новое платье соорудим. Длинное, подкорсетное, приталенное. Так лекалы сладим, да по ним пошьем, что талия сразу и образуется».

Заинтересовалась Москва-матушка, задумалась.

«И где ж материалу-то столько взять? Я, чай, не маленькая, уж за десять миллионов перевалила. Сам видишь, пополнела от хорошего ухода. Да и пробочки наружу торчат варикозами многочисленными. По всем въездам да выездам. Возраст сказывается. Старая одежка, вон, вся по швам трещит. Ветхая, латаная. Растяжки-эстакады сквозь прорехи торчат. Ярославская, Новорижская. И Зеленоград-заплата отвисает, и в Балашиху тело мягкими местами выпирает. Еле-еле шестиполосный МКАД сдерживает».

А Семеныч-мужик свою линию гнет.

«Слышь-ка, красавица, у меня друган есть служивый, Бориска-генерал. У него сукна шерстяного да подкладки атласной с тесьмой интересной в интендантских закромах полным-полно. Пропадает все, от жучков подмосковных спасенья нет, злющих. Они, новорусские паразиты, приспособились по ниточке ткань расплетать и в норки к себе тырить. Жалко, материал-то отменный! Однако ж, по секрету тебе, Москва-матушка, доложу, Бориска-генерал со мной обещал безвозмездно поделиться, если для хорошего дела. А генеральское слово, сама знаешь, кремень! Будет, будет тебе материалец расписной, искусный, неповторимый! Соглашайся, пока ткань целиком не пропала, жучками-отморозками помалу растащенная».

«Так-то заманчиво очень. А кто портняжить будет? Кругом полупрофессионалы, недоучки. Форму армейскую и ту дельно справить не могут. Не напортачили бы и со мной. В сомнении я… Ох, точно вздрогну!»

«Погоди. Я на старой работе Тюмень с ухажерами обшил без претензий».

«Тюмень, говоришь? Знаю, знаю! Она компаньонка мне по ТНК да Лукойлу».

«Так спроси по-свойски. Подтвердит, точно. Довольная она осталась, и ты будешь».

«Спрошу, спрошу при случае».

Москва-то смекнула, что не врет претендент по швейному делу. Видать, что не модист новоиспеченный, а человек основательный, серьезный.

Семеныч дальше излагает.

«У Тюмени-то такие фигуры в ухажерах были! Здесь и не снилось. Метр клиенту к подмышкам приложить не получается! Скользит тот метр. В нефти все округлости телесные замазаны… По десять раз каждую мерку снимать пришлось. Цифирь не разглядеть! Мутно! Кругом газ природный атмосферу затуманил… Зато практика! Глаз теперь алмаз! Точно, довольна будешь».

Говорит, говорит Семеныч, а сам, глянь-ка! к Москве уже с метром портняжным прилаживается, булавки, иголки-нитки да ножницы разные разложил.

А она-то, она, и зарделась вся, и зарумянилась, прямо как с Михалычем в былые времена!

Про подарки желанные вспомнила. Размечталась…

По сердцу, значит, Семеныч мастеровитый пришелся.

«Ну, ладно, – говорит, – согласная я вся на авантюру такую швейную. Уговорил, черт причесанный!»

А то! Какая же дама от нового платья откажется?

«Только ты аккуратней, не лапай грубо, не уколи больно, иначе точно вздрогну. Сам знаешь, что тогда будет».

«Не сомневайся, столица-матушка! Даже не почувствуешь! Ты пока пивка попей, расслабься. Вон, я балтику-трешку припас. Настоящую, питерскую».

А сам уже Зингером педальным вовсю строчит.

И откуда только редкостную машинку приволок? Не иначе у северной какой бабульки антиквариат справил.

Но строчку тот Зингер давал быструю! Прямохонькую, как Останкинская телебашня!

Ох, Семеныч! Ловок на дамские уговоры! Скор на качественную работу! Инструмент хороший ценит.

Да…

О чем это я? Про новый московский наряд? Точно? А я думал, про старые часы рассказываю…

Ась?

Ну, ладно, ладно, модники! Про наряд хотите, будет вам про наряд…

Долго ли, коротко ли, а пошил все-таки Семеныч платье для Москвы.

Примерила Москва и ахнула.

Здесь рюшечки, там бантики, плечики накладные, платье сидит как влитое. Все складненько, ровнехонько.

И талия появилась, пояском МКАД схваченная, и юбка широкая, в складочку, аж до самого Подольска простирается!

Убрал, скрыл дамский дефект северный мастеровой!

Сверху серебристое монисто Москвы-реки Сити-грудку как прежде охватывает, подчеркивает, а снизу новое, оригинальное прослеживается.