Все просто на Божьем свете
Земля и небесная твердь.
Герои, преступники, дети,
Удел их — жизнь и смерть.
Весна сменяется летом,
Червонная осень зимой,
Единая правда в этом
Хочу быть тоже простой.
Ночь («Где-то играют фокстрот…»)
Где-то играют фокстрот
Улица темная тянется.
Сзади упорно идет,
Верно преследует пьяница!..
Звяканье в сумке ключей…
Несколько памятных дней,
Прочее выдумка, бредни…
Долго сидели в последний
Вечер, глядели с тобой —
Пламя в спиртовке мерцало.
Ссора … Но этого мало,
Чтобы я стала чужой!
Ночь городская, бескрылая
Гирей пудовой в груди.
Все заклинанья забыла я.
— Милый навстречу приди!
Дом стоит у самого болота.
В окна дышит плесенью и мглой.
Сходит рам тяжелых позолота,
Раздается треск в стене глухой.
Надо вырваться, бежать отсюда,
Но кругом гигантские леса
Не пускают, и бессильно чудо
Мне послать молю я небеса.
Точно в сказке пусть придет нежданный,
Все равно архангел или вор,
Унесет из плотного тумана
В ту страну, где радостный простор,
Где не пахнет ржавчиной осина
И не квакает лягушек хор,
И не манит тонкая трясина
Заблудившийся в исканьях взор.
Ты мне сказал: «не сотвори кумира,
В себе самом источник бытия».
А непослушная запела лира
Все ту же милый песню про тебя.
Люблю, люблю. Не отвергай, но слушай,
Я не прошу венчального кольца,
Ни нитью прежней свяжем тесно души,
Чтоб одержать победу до конца!
И ты придешь зажечь во мне лампаду
Касанием горячих, сильных рук…
Мне оправдания искать не надо:
Я женщина и женщиной умру!
«В Шарлотенбурге мы теперь живем…»
В Шарлотенбурге мы теперь живем.
В нем нет музеев и преданий милых,
Одни асфальты серые кругом.
Все улицы похожи друг на друга,
Безмолвные, не слышится напев
В них улиц старых севера Берлина.
Безличные, казенные дома,
Подземные, железные дороги.
И каждый вечер душное кафе,
В нем те же лица, те же разговоры.
Как трудно здесь мне складывать стихи.
И только ночью на большое небо,
Усеянное звездами, взглянув,
Я слышу строк неясное биенье
И образов невоплощенных бег.
Хочу взлететь: один большой полет,
Падение, но будут пахнуть травы
И солнце снова медленно взойдет,
Чтоб на меня прищуриться лукаво.
И лежа без движенья на земле
Пойму впервые для чего жила я,
Неизгладимый не оставив след,
Совсем обычная, совсем простая.
Не будет слов, но радость прорастет,
Как прорастают из земли согретой
Посеянные зерна каждый год.
Мне по ночам так часто снится это.
«Любовь не птица — вылететь не может…»
Любовь не птица — вылететь не может,
Напрасно нежность прежнюю зову.
Где признаки того, что наяву,
А не во сне, ты был других дороже.
А ради сна забуду ли о том,
(Живая встреча памятней и ближе)
Что у меня почти невидный выжжен
След над губой другого жадным ртом.
И песню, из летящего трамвая,
Повиснув в убегающую тьму,
На повороте, улицы не зная,
Пошлю за то — случайное ему.
Брату Сереже и сестре Лене
Даже в городе пахнет весною.
Мы с утра забираемся в сад.
И сидим над мутной водою,
Глядя на зеленых утят.
Их нырять учит взрослая утка,
Утиная старая мать…
В марте можно целые сутки
Бездельничать и гулять.
Выползают на улицу дети,
По асфальту гоняют волчки.
Я закину легкие сети
Движением быстрым руки.
Буду ждать терпеливо улова,
Я не знаю, что он принесет,
Только верю, что будет снова
Много песен и много забот.
Цветаевой (после прочтения «Ремесла»)
Ритмов неизведанных узор —
— Не любовь — звезда моя отныне.
Загляну завистливо в простор
«Ремесла» и разом кровь отхлынет.
Милостыню скудную подай,
Нищая протягиваю руку.
Грешнице покаявшейся — рай
Мне одно: пути в твою «Разлуку».
Читать дальше