Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

Вся жизнь моя –

сплошной вопрос.

Не злобный, не завистливый,

Я перед всеми

странно унижался,

Раздавленный их

мнимым превосходством,

А может явным…

Ведь были среди них

Суггесторы, антропофаги,

Строптивая овца

у них идет под нож…

Как проросло зерно гнилое,

росток тщедушный,

Как пророс среди репейника,

чертополоха?

Вот вопрос! В итоге:

Для кого чем именно хорош

И плох я,

Распятый временем

меж двух эпох?

Причудлива моя судьба:

о многом верно знать,

Но точно – ничего ;

Знать – что произойдет,

не знать при этом – где,

Не зная частное,

единое познать

И сокрушаться от противоречий,

Дабы узнать

хоть что-нибудь о мире…

Как муравей я полз по кругу,

пробуя его на вкус,

На прочность, на изгиб –

чуть было не погиб,

А оказалось – это Колесо,

Круг Мира, вечная машина…

Серебряные спицы

слились в круг

От быстрого вращенья.

Что жизнь моя?

Изломы бытия,

каприз фортуны?

Борьба за то,

За что не следует бороться,

осталась втуне.

Я никому не должен,

Мне не за что платить.

Я не хочу платить

налоги палачам…

Я кто? Я – отщепенец,

гонимый ветром перемен?

Щепа истории,

от старой скрипки дека?

Иль аноним

шестнадцатого века,

На клиросе поющий «Херувим»,

А может добровольный

плакальщик России?

Повременю с поминками…

Пусть мертвые

хоронят мертвых…

Как сжался в точку

круг любимых мною.

Почти не стало

любящих меня.

И не вернуть долги,

Не попросить прощенья,

не замолить грехов…

И только мысль:

«Я скоро буду с вами»

Дает дышать,

И в путь, без маяты,

готовить сборы…

Та комнатка была чуть

больше склепа.

Полу-подвальчик.

У окошка за столом

сидели двое.

Двое в черном,

Рогатый и Бородатый,

играли в карты

и вяло спорили,

И речь картежников

шла явно обо мне:

– Смотри, очухался.

Сейчас начнется атаксия,

Потом истерики,

биенье в грудь,

И бичевание властей

Всех стран

и всех народов....

– Он кто у нас

по Банку данных Мирозданья?

– Писака жалкий. Психопат.

Ты слышал его бред,

бред сумасшедшего

перед кончиной мира?

Он – балалаечник,

играющий на лире.

Он в прозе – эпигон,

в поэзии – версификатор;

размер стиха не соблюдает,

и с рифмой не в ладах.

Как многие, он скучен и зануден,

Адаптер

истин прописных,

Типичный архетип интеллигента

Из Пятой Расы

коренных людей.

Он – трансцендентный эсхатолог,

Таких сейчас,

как бешеных собак…

Типичное лицо

типичных обстоятельств,

Как он попал на этот кастинг?

Сегодня так нужны

безумцы-бунтари,

Чьи идеи

потрясали мир,

И чьи дела

вводили в трепет,

И леденили души

всех народов…

А этот так себе…

Поэт неактуальный…

А как себя он любит

и жалеет,

Винит в своих страданиях

других,

И даже мертвых

беспокоит

Шумами в сердце…

Нет, он не Фауст,

далеко не Фауст…

Моя оценка:

Он – пирог ни с чем.

Аморфный весь: то согрешит,

то кается,

Потом опять грешит…

Он не способен

на Поступок инфернальный,

Типичный кандидат

В самосожженцы.

Он нам неинтересен.

Пусть живет…

...........................................

Здесь я не выдержал,

сел на кровать,

На пол спустил

босые ноги,

спросил:

– А вы, ребята, кто?

Вы из «Пен-клуба»,

Или ЛИТО

при банке «Легион»,

или оценщики

подпольного ломбарда?

Оценки ваши

в духе дилетантов:

Нет на свете «коренных людей»,

А были только Коренные Расы,

Их было Пять,

Шестой же – не бывать.

Разоблачен дешевый ваш

глобальный лохотрон.

Вы, видимо, ребята

из Давоса?

– Что за вопрос!

Какой Давос?

Мы – перестройщики

дряхлеющего мира,

Мы – из шестого Круга.

Один из нас недавно

с Пушкиным гулял,

Другой беседовал

с Сократом…

Теперь твою

судьбу решаем.

Скажи, ты с нами,

или против нас?

– Я свой себе.

Не «наш»,

не «ваш»,

Я презираю

воровские шайки

Из всех кругов,

и вас, «шестерок»,

из шестого круга.

А посему идите оба…

в круг девятый,

где бесов – целый легион,

Где Люцифер сидит

у озера Коцит,

Вода его черней,

чем антрацит…