Екатерина Таубер - Одиночество

По откосам ромашки цветут,
Много птиц, как когда-то в ковчеге…
Может быть, уцелеем мы тут,
И колеса крестьянской телеги

Повезут по зеленой меже
На окраину гнева и мести,
Если только не поздно уже
И не ждет за околицей вестник.

Твой чекан, былая Россия,
Нам тобою в награду дан.
Мы — не ветви твои сухие,
Мы — дички для заморских стран.

Искалеченных пересадили,
А иное пошло на слом.
Но среди чужеземной пыли —
В каждой почке тебя несем.

Пусть отростков от нас не будет,
Пусть загадка мы тут для всех —
Вечность верных щадит, не судит
За святого упорства грех.

Береза тихая с атласною корой,
Пугливая, как девушка без спеси,
Стоит над тропочкой, разморена жарой
И ветки тонкие в густой орешник свесив.

Вокруг кустарники. Лесной, чуть пряный дух
Несобранных грибов и поздней земляники.
Присяду здесь на пня изборожденный круг
С высокой палкою прохожего-калики.

Как много хочется березе той сказать!
Как странно перед ней, пугливейшей, робею!
За ней невидимо глядит в глаза мне мать
И тянется ко мне — а подойти не смею.

Приемышам чужих найти ли нынче мост
К лесным и детским дням, к лукошечку с грибами
И странникам, что шли с иконой на погост, —
К отцам и дедам шли с заботами, скорбями…
И мне б теперь туда древнейшими тропами!

Исхоженные рытвины твои,
Проселочная робкая дорога,
Пучки травы, причуды колеи,
Мне дороги неспешностью пологой.

Ведь сохраниться только тут могли
Сарайчики, впадающие в детство,
И с ними лица — чудо той земли,
Прадедушкино пышное наследство.

Оно расскажет мне, под птичий гам,
Про перелетов строгие уроки,
И мы разделим с нею пополам
Все страхи остающихся, все вздохи.

И легкий лист на руку упадет —
Ее слеза закатно-золотая,
И будет легче мне идти вперед,
По выбоинам бережно ступая.

Мы идем с тобой через весь Париж.
То стихи прочтешь, то опять молчишь.
В этот тихий час, предрассветный час.
Жизни жесткий перст не коснется нас.

Сколько лет прошло между этих стен;
Отшумел давно ветер перемен. —
Стало песней всё, песней и стихом —
Мы воздвигли здесь наш нездешний дом.

Безмолвно гасли старики, —
Для них изгнание кончалось
Тридцатилетнее… Руки
Рука нездешняя касалась,
А берег близился родной
Не так, как думали — иначе!
И вечный отдых ледяной
Был и наградой и удачей.
Они свершили. Сберегли,
(Как выходцы с иной планеты.)
Все лучшее своей земли,
Чему не будет уж ответа…

А мы — их дети? Целый мир
И родина нам и чужбина.
Мы всюду дома… Все — Сибирь!
Все каторга и паутина!
Минувшее — для стариков…
Грядущее — для тех, для новых…

Нет ни пристанища, ни крова
Меж двух враждующих веков!

Я отвыкла совсем от стихов,
Отвыкают от дома родного,
Забывают значение слов,
Что от стужи служили покровом;

Равнодушно обходят друзей
И бросают венчальные кольца,
И отраву зовет ротозей
Родниковой водою колодца.

А потом, ненароком, в столе
Вдруг наткнешься на рифмы и строчки
И на старом, забытом стволе
Пробиваются новые почки.

Там, на дереве, солнцем нагретая
Эта слива сочна и нежна,

В плащ закутана фиолетовый,
Летним днем так блаженно пьяна.

Шмель над нею, как шалый, проносится,
Тихо бабочка кружит, легка.

И коснуться рука моя просится,
И жалеет, и медлит рука.

Жизнь требует жизни, волнений, хлопот,
То радости слезной, то скорби сухой.
От будничных сердце устало забот
И хочет, как птица, уснуть под стрехой

Родимого дома, где в комнатах свет,
От ламп керосиновых тени в углах,
Где муж и отец собрались на совет
Помочь, как и прежде, шагнуть через страх.