Надежда Тэффи - Алмазная пыль (сборник)

Кто порядки образцовые
Ввел словами: «Целься! Пли!» —
В коменданты во дворцовые
Не спросяся упекли!

Ведь для них я был мессиею,
Охранял и строй, и трон,
Был один над всей Россиею
Покровитель и патрон!»

Трепов! Не по доброй воле ли
С места вам пришлось слететь?
Сами вы учить изволили,
Чтоб патронов не жалеть!

Снарядившись для похода,
Писарёвский воевода
Говорит команде речь:
«Враг пред вами. Цель в прохвоста!
Меть верней! Бери в полроста,
Разом пули и картечь!
Бить мерррзавца – честь солдата.
Раз, два, три! Пали, ребята!
Пусть издохнет скверный гад!»
– «Рад стараться!» – взвыли взводы,
Дружно в спину воеводы
Выпуская весь заряд.

Ты пойди, моя коровушка, домой,
Ты пойди, моя непоеная!
За тобой давно следит городовой:
Будешь скоро успокоенная!

Запишись скорей ты в партию П.П.
Иль возьмись за ум да в «Русскую»:
Коль найдешь друзей в шпионе да в попе,
Не спознаешься с кутузкою.

Если ж нет – тебя сведут в арестный дом,
Изобьют тебя, как гадину,
Назовут тебя крамолы вожаком
И съедят твою говядину!

Дзунлулу Десятый, король каннибалов,
Решив подкрепиться чуть-чуть,
Съел двух стариков, трех девиц и ребенка
И лег на часочек всхрапнуть.

И снится ему, что в том крае далеком,
В том крае, где клюква растет,
Обжора Дубасов полковнику Мину
Такой же обед задает.

Ночь. Вдали от пированья
(Тише, сердце! Не стучи!)
Кто для таинства гаданья
Зажигает две свечи?

Зыбкий пламень озаряет
Стекла круглые очков,
О судьбе своей гадает
Перед зеркалом Гучков.

Замирает, как девица,
И робеет, и дрожит.
Таракан в углу дивится
На его смятенный вид.

«Кто-то, кто моя судьбина?
Дай мне, зеркало, ответ!
Из союза ли детина,
Или чистенький кадет?

Молвить правду – за кадета
Я и очень бы не прочь,
Да ему и то и это —
До приданого охоч!

Аль сподручней за детину?
На идеи он не лих:
Знай купи себе резину
И расходов никаких.

Скажут: «Вот поймали гуся!»
А что я в ответ скажу?
Все я, девушка, боюся,
Все робею, все дрожу!

Пламя вьется… Пламя зыбко
Озаряет тьму времен…
Где кадетская улыбка?
Где резиновый батон?..

Мой черный карлик целовал мне ножки,
Он был всегда так ловок и так мил!..
Мои браслетки, кольца, серьги, брошки
Он убирал и в сундучке хранил.

Но в черный день печали и тревоги
Мой карлик вдруг поднялся и подрос…
Вотще ему я целовала ноги —
И сам ушел, и сундучок унес!

У маменьки своей спросило раз дитя,
От робости смущаясь и краснея:
«Скажите мне всю правду, не шутя,
Отцом иль матерью – кем быть труднее?»

Молчала мать, не зная, что сказать,
Но гувернантка молвила беспечно:
«Давно тебе самой пора бы знать,
Что матерью труднее быть, конечно.

Когда бы ты историю прочла,
Тебе б ясна была тому причина:
Ведь папой в Риме женщина была,
А мамой – ни один мужчина!»

Каждый день чрез мост Аничков,
Поперек реки Фонтанки,
Шагом медленным проходит
Дева, служащая в банке.

Каждый день на том же месте,
На углу, у лавки книжной,
Чей-то взор она встречает —
Взор горящий и недвижный.

Деве томно, деве странно,
Деве сладостно сугубо:
Снится ей его фигура
И гороховая шуба.

А весной, когда пробилась
В скверах зелень первой травки,
Дева вдруг остановилась
На углу у книжной лавки.

«Кто ты? – молвила, – откройся!
Хочешь – я запламенею
И мы вместе по закону
Предадимся Гименею?»

Отвечал он: «Недосуг мне,
Я агент. Служу в охранке
И поставлен от начальства,
Чтоб дежурить на Фонтанке».

Не вспыхну я, не побледнею,
Мой взор не робок, не смущен.
Я все могу, хочу и смею —
От солнца факел мой зажжен.