Диана Арбенина - Аутодафе

хотя бы в миллиард раз меньше

этих двух самых настоящих и честных людей

в нашем озверевшем трагическом мире.

2011 г. январь. соединенные штаты.

я влюблена. это так же очевидно, как отсутствие света вчера вечером и град величиной с полпальца, заваливший сад. я влюблена, и меня это начинает пугать.

ну, зачем было идти в этот странный ломаный театр с демонстрацией маекулинно-женского и сиренево-черным ароматом желания?

разумеется, все началось именно в том одуряющем пространстве, на том поле боя «артист – зритель».

моя часть поля была нашпигована клубнями зрительских голов, а на противоположной носился крохотный черный флажок.

внезапно он упал, я получила под дых и поняла – ну вот, еще одна наша встреча…

первый раз я влюбилась в нее еще в школе. это было несложно. во-первых, в этом возрасте нормальному человеку положено влюбляться. во-вторых, есть люди, в которых влюбляешься тотчас после первой встречи, неосознанно и вопреки. к тому же она пела. и пела весьма своеобразно – всегда закрыв глаза и молотя по гитаре с такой отвагой, что на банке оставались капельки крови. иногда, впрочем, дубасила по клавишам уютного гробика «Красный Октябрь», в котором у нее уже тогда был маленький бар – да куда там бар! смешное слово – правильнее сказать, заначка с пыльной бутылкой пива либо белого вина «Ркацители».

наше сближение произошло на дне рождения одноклассницы, откуда мы выползли вместе, внезапно напившиеся вусмерть. помню заметенную по уши улицу Ленина, по которой дошатались до кинотеатра «Победа», помню наши глупые пьяные лица и подростковое идиотическое ржание, помню задубевшие ноги в сапогах на подошве, именуемой «манка». а вот фильм «8,5» неизвестного режиссера Федерико Феллини я не помню. однако примечательно совсем другое. в зверски холодном зале колымского поселка был вместе с нами всего лишь один зритель – директор нашей школы Раиса Спиридоновна, которая, как выяснилось позже, сидела ровно на два ряда впереди, и на голову которой мы с пьяным подростковым гиканьем закинули ноги в «манных» сапогах.

я никогда не забуду урок биологии, когда она, пряча замацанную рогатку под партой, аккуратно прицелясь, всадила кусочек алюминия в нежно оттопыренное ухо Виолетты Суровцевой. солнце просвечивало ушную раковину и мгновенно взорвалось светотенью и воплем одноклассницы, с ревом уронившей голову на парту. вон из класса. родителей в школу.

с ней мне всегда было интересно и легко. училась она сносно, но вообще учиться не хотела. в школе мы преимущественно обливались водой, писали записки и охмуряли мальчиков «Б» класса. помню, как она гордилась красными шпалами колов в дневнике. показывала их всем, кажется, нимало не опасаясь последствий.

помню запах елочного мужского одеколона на ее щеке, которую она подставила мне, рассказывая, как целую ночь накануне целовалась с Женькой Горбуновым в подъезде. всерьез она его не воспринимала и, более того, не была даже влюблена (спрашивается, зачем целовалась?). а Горбунов, напротив, воспринимал происходящее чрезвычайно серьезно, одеколонил шею и щеки, единственный в поселке повязывал кашне в серых шелковых огуречках. этим кашне ее и взял, кстати. приходил, звонил в дверь, два часа потел, мялся на пороге, они что-то невразумительное мычали друг другу и, незаметно переместившись в подъезд, торчали уже там. в ту пору я знала о ней все.

мы расстались как-то мгновенно и холодно. не ссорились, не уставали друг от друга. она не попрощалась со мной и уехала, как и я, в Магадан.

мы жили в одном городе – адски неприкаянном, горбатом, вобравшем в себя худшие черты Колымы и Чукотки. единственное, что примиряло меня с ним – куцая обледенелая бухта Охотского моря. именно на той узкой, загаженной зимней косе мы и встретились второй раз. она практически не изменилась, разве что стала открыто курить, и черты лица, не ставшие еще полностью женскими, заострились. она подурнела. впрочем, обаянию это не мешало. проторчав на море полтора часа, мы решили пойти погреться в общагу пединститута. произошло мгновенное единение, мы, казалось, были очень рады опять встретить друг друга. вокруг нас собралась большая компания. было хорошо, как-то празднично и, вместе с тем, просто. в общаге любили, когда она пела. она знала это, смущалась, но крепко ценила и ревниво охраняла. глубокой ночью, когда, казалось, было спето все, я взяла гитару и, сходу наматывая слова на слепую последовательность аккордов, начала импровизировать о том, что видела. практически как представитель местной коренной национальности. все смеялись, подначивали меня импровизировать дальше. я продолжала, волнуясь, не глядя по сторонам. а потом вдруг почувствовала, как атомы чего-то инородного заморозили атмосферу компании. я подняла голову и увидела напротив злые, ненавидящие меня глаза. она ревновала. ее взбесил мой неожиданный успех.