Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

Помнишь, Шурка, утренний снежок,
Забелевший в марте незнакомо,
Будто мягкий девичий платок
На плечах трудяги чернозема.

Может, снег тот за Онегой где-то
По неделям пляшет у костра.
Здесь же он всего лишь до утра,
До прихода южного рассвета.

И сейчас по хрусткой пелене
Ты бежишь легко и окрыленно —
Военфельдшер артдивизиона
С докторского сумкой па ремне.

И друзья по боевой судьбе
Все, что на пути тебе встречаются,
До чего же славно улыбаются
И кивают ласково тебе.

Все тебе тут неизменно рады,
Ибо и в походе и в бою
Ты была любимицей бригады,
И не за отвагу и награды,
А за жизнь хорошую твою.

Сколько раз, рискуя головою,
С неизменной сумкой за спиной
Ты тащила раненых из боя,
Сколько ран, под бомбами порою,
Собственной заштопала рукой.

А еще, наверное, за то,
Что, живя со смертью по соседству
(Где не стал бы осуждать никто),
Не терпела женского кокетства.

А порой ведь были «чудеса»,
Вспомни только повариху Настю,
Ту дуреху из соседней части,
Что смотрела каждому в глаза.

Шла на все. А отповедь услышит —
Хохотнет: — Ты это про кого?
Раз война, она, брат, все и спишет! —
Только нет. Не спишет ничего…

Ничего не спишет, не пропустит,
Сколько ни хитри и ни греши.
Ни трусливой подлости не спустит,
Ни опустошения души.

Может быть, нигде, как на войне,
Все в душе, доселе неприметное,
Проступало словно бы вдвойне,
Разом все: и темное и светлое.

Ты с друзьями шутишь, и сейчас
Взгляд твой добрым отсветом лучится.
Сколько женщин, может быть, у нас
Прямоте спокойных этих глаз
И теперь могли бы поучиться.

Я бы им без длительных тирад
Так промолвил: — Задержите взгляды!
Вот девчонка — смелый лейтенант,
Бог, в огне спасающий солдат,
Да еще любимица бригады.

Но бои бывают не всегда,
И теперь представьте на мгновенье:
Передышка. Шутки или пенье,
Над селом вечерняя звезда.

Вы нашли бы правильную меру,
Если б вдруг без всяких громких слов
В вас влюбились, скажем для примера,
Ровно сто четыре офицера
И семьсот отчаянных бойцов?!

И вот тут, признайтесь только сами,
Вы смогли бы, пусть без ерунды,
Ну хотя бы не играть глазами,
Никогда не пошутить сердцами,
Никакой не замутить воды?

Может быть, с улыбкою сейчас
Вы вздохнете: — Не простое дело
Быть спокойной среди сотен глаз. —
А она умела всякий раз,
И, признаться, как еще умела!

И, теплея, изменялись взгляды.
Так девчонка с сумкой на ремне
Стала и в походах и в огне
Навсегда любимицей бригады.

Как же улыбались ей. Увы,
Это надо было только видеть!
И попробуй кто ее обидеть —
Черта б с два сносил он головы!

Видно, в ней жила такая сила,
Что хитрить не стала б ни на миг.
И когда однажды полюбила,
То ни чувств, ни мыслей не таила,
А пошла как в пламя — напрямик!

Фронт катился за врагом, как лава,
И внезапно, как на стену, — стоп!
Не пройти ни слева и ни справа,
Впереди твердыня: Перекоп!

Он рычал, сплошною сталью лязгая,
Полыхая бешеным огнем.
Но ведь брали мы его в гражданскую,
Значит, в эту как-нибудь возьмем!

И однажды, нарубив ступеньки
И врезаясь с ходу, как кинжал,
Дьявольские хлопцы Кириченко
Прорвались через Турецкий вал.

Что же, фриц, не вышла остановочка?!
Дальше жди покрепче чудеса!
Хороша гвардейская сноровочка?
То-то, немец-перец-колбаса!

И хоть дали мы врагу острастку.
Но, пока тылов не подвели,
Прорвались на километр к Армянску
И шабаш! Зарылись, залегли.

И туда, где залегла пехота,
Прижимаясь кузовом к земле,
Шли машины медленно во мгле
Сквозь одни разбитые ворота.

Каждой миной огрызался враг.
Весь белел от пулеметной дрожи,
Да и был он вовсе не дурак
И про те ворота ведал тоже.

И из дальнобойки по воротам
Клал снаряды, будто сахар в чай,
Через три минуты, как по нотам,
Хоть часы по взрывам проверяй.

Выход был тяжелый, но простой:
Взрыв! И мчишься в дым без промедленья,
Проскочил — и грохот за спиной,
Не успел — остался без движенья…