Екатерина Таубер: Плечо с плечом

Дул с моря ветер. Пальмы шелестели
И гул стоял в разбуженном саду.
И, надрываясь, петухи пропели,
Что близок полдень, — полдень наш в аду.
И ты пришел, и ревностью, и мукой
Тот летний день, как ядом напоил.
Жег поцелуй заломленные руки
И долгий взгляд искал и холодил.

И тяжба длилась. И, непоправимо
Разъединяя, падали слова…
Стих ветер. Ураган промчался мимо, —
Лишь сломанная ветка и трава
Измятая о нем еще твердили,
Да мы с тобой, в молчаньи ледяном,
Навек чужие, нашу пытку длили
Сверкающим уже смиренным днем.

Мы — две реки, текущих врозь
К морям безбрежным и различным.
Но и сквозь боль, и злобу сквозь,
Усмешкой скрытою приличной,

Вдруг проступает иногда,
В минуту гибельного спора,
Тоска по вольному простору
Твоей земли. И вот тогда

Внезапно я воображаю
Мне незнакомые поля
И сельский дом, и дома с краю
Тоскующие тополя, —

Мир невозможный и чудесный,
Твою питающий мечту,
Иную, лучшую, не ту,
С которой я сквозь жизнь пройду
В обличьи странницы безвестной.

Любви непринятая лепта
В руке осталась навсегда.
Лишь дружбы узенькая лента
Связала горькие года.

Бок о бок, рядом, близко, розно,
Ни разу настежь, напролом!
И даже ждать награды поздней
Нельзя за дальним, за углом.

Все, что другому было б мало,
Тебе хватило до конца.
Ведь ты и так, — сквозь покрывало,
Знал наизусть черты лица.

На многое легла епитрахиль заката
Парчою выцветшей, забвением богатой, —

А ты б еще хотел напомнить о себе:
Письмом прижившимся в шкатулке и судьбе,

Стихами старыми, где в сочетаньи слов,
Сквозь лабиринты лет, день первой встречи нов…

Но ведь душа ушла от обнищавших мест
И птицу не вернуть на сломанный насест;

Из рук охотника ей не принять зерна:
За дымкой выстрела пшеница не видна.

Душно. Поют петухи.
Туча ползет грозовая.
Персти кипариса круги
Чертит, предостерегая.

Минуло время забав, —
Молний над нами сверканье.
Струны дождя оборвав,
Ветер рванулся с рыданьем.

Ласточка жмется к гнезду,
Словно оно уцелеет.
К Страшному зрея Суду,
Кладбище тускло белеет.

Еще есть облака и птицы
На небе, звери — на земле,
И детские простые лица,
Неискушенные во зле.

Печатью чудною отмечен
Лишь тот, кто в самый черный год.
Грядущей гибели навстречу
О вечном торжестве поет.

Кто суетою злободневной
Истоки вод не замутил
И день блаженный и безгневный
За сотни лет предвосхитил.

Он не увидит, угасая,
Ночных пожаров городов.
Струя дождя, струя косая,
Безлюдье сельское садов

Глазам тускнеющим предстанут.
И лишь осенние цветы
Запекшейся коснутся раны,
Как он, смиренны и просты.

Колеблет сад живое пламя маков
И чья-то первая приблизилась весна.
Мир полон снов, и шепотов, и знаков,
Тугим кольцом душа окружена.

Она не спит, но явь проходит мимо.
Ей царства новые открыты и, вчера
Еще ничья, сейчас неудержимо
Она летит в объятия костра.

Не требуя, такие только просят
И, если им отказано, — молчат.

Их тело легкое земля любовно носит,
Как бабушка болезненных внучат.

И смерть их бережно срезает, а не косит,
И только с ними нищий мир богат.

Чтоб говорить об этом, нужны годы
Молчания и подвига, борьбы
С самим собой, затвора и ухода, —
А ты во власти собственной судьбы!

Не ты ведешь, тебя несет стихия,
Тобой играет каждый ветерок.
Что лепеты раскаянья глухие?
Как твой порыв непрочен, неглубок!

Ничтожный окрик… и ответишь гневом,
И не подставишь никогда ланит…
Нет, не таким разносемянным севам
Стать жатвою, что голод утолит!