Иннокентий Омулевский - Стихотворения

Еду я… Саянские хребты
Тешат глаз мой вечными снегами.
Я дремлю. О родине мечты
Золотыми кажутся мне снами.

Чу!.. монгол… Луна глядит с небес,
Как он пал пред чем-то на колени…
А к нему чудесный темный лес
Протянул причудливые тени.

Сон пропал. Но грезы всё растут,
Словно те седые великаны,
Что стоят на страже вечной тут,
В голубые кутаясь туманы.

Мне сдается: родина моя
Через них гигантскими шагами
Перешла и смотрит на меня
Ожиданья полными очами, —

И, качая грустно головой,
Будто шлет мне молча укоризну,
Что не раз я там, в стране чужой,
Забывал далекую отчизну…

Не забыть мне, как ранней весною,
Чуть растают снега на полях,
Я, бывало, родной Барабою
Проезжал по зарям на дружках. [1] «Ехать на дружках» — выражение чисто сибирское. «Дружками» зовут вольных ямщиков на Барабе, где у каждого из них имеется на ближайшей станции свой «дружок» (приятель), который обязательно и везет седока дальше за вперед условленную дешевую плату. На остановках за продовольствие и услугу не берут ничего, — так, по крайней мере, было на нашей памяти.

При волшебном румянце природы
Путь в степи чародейски хорош!
Как спросонок зардеются воды
Озерков. Точно бодрая дрожь

Пробежит по сухому бурьяну
От весеннего ветра, — а там
И уйму нет степному буяну, —
Он как вихорь несется к холмам,

Где задвигались странные тени:
Это ветряных мельниц ряды,
Пробудясь от его нападений,
Начинают дневные труды.

Так и ждешь, что сейчас Дон-Кихота
Привиденье мелькнет на холмах…
И дремать припадает охота,
Cозерцая лишь крыльев размах.

Но картины мгновенно не стало,
Унеслась и дремота за ней.
«Жги, малютки!» — кричит разудало
На проворных дружок лошадей.

Он к бичу не дает им повадки:
Не для красного молвить стишка,
Барабинские знают лошадки
Рукавицу да голос дружка.

Под дугой колокольчик обычный
Так и замер, не трогая слух, —
И во мне от езды непривычной
Замирает томительно дух.

Из-под ног лошадей, без оглядки,
В белых брючках мохнатых, гурьбой
Удирают в ковыль куропатки,
Точно школьницы резво домой.

И чем дальше, тем лучше картины…
Впереди — перелесок пошел.
На верхушке громадной лесины
Восседает, топорщась, орел.

А вдали, посредине дороги,
Как хозяева полные тут,
Косачи без малейшей тревоги
Совещанье о чем-то ведут.

«Глуповатая птица весною, —
Замечает дружок про себя. —
Уж была бы винтовка со мною,
Не видать бы тетерькам тебя!»

И, прикрикнув: «Держись, мол, левее!» —
Разгоняет он птиц. А заря
Так и пышет всё ярче, алее.
Вдруг — ее же лучами горя —

Развернулося озеро. Слышен
Где-то издали крик лебедей.
Вон плывут они парами! Пышен,
Розоватый теперь от лучей,

Их наряд белоснежный. И глухо,
Точно исповедь, слышится мне:
«Тоже бьют их немало… для пуху…
Вот уж это так птица вполне!»

И дружок, покраснев, как девица,
Продолжает, сдержавши коней:
«Королевна прямая — не птица!
Ишь, у нас полюбилося ей.

Здесь места — благодатное дело,
Не другим, не Рассей чета…
Аль тебе уж трястись надоело?
Погоди! — остается верста.

Не верста хоть — побольше немного,
Да ведь кто их здесь мерял? Допрежь
Тут была столбовая дорога,
А теперече — волк ее ешь! —

Попадаются, значит, гнилые
Верстовые столбы посейчас, —
Старики и толкуют седые:
Семисотные версты у нас!

Ну, малютки! вздохнули с натуги?» —
Речь заводит он с тройкой лихой,
И, прикрикнув: «Работайте, други!» —
Уж несется, как вихорь степной.

Вот и станция. Снова рядами
Возвышаются мельниц холмы.
Подъезжаем к пристанищу мы
В три окошка с резными ставнями.

Вся семья высыпает вперед
К растворившимся настежь воротам.
«Седока, мол, господь вам дает,
Так примайте-ка гостя с почетом», —

Говорит, поклонившись, дружок.
И пойдут по-сибирски приветы,
Да поклоны, да с солью ответы,
Точно здесь — твой родной уголок.