Владимир Высоцкий - Сочинения

Так что, ребята! Ноты позабыты,
Зачеркнуто ли прежнее житье?
Пустились в одиссею одесситы —
В лихое путешествие свое.

А помните вы Жорика-маркера
И Толика — напарника его?
Ему хватило гонора, напора,
Но я ответил тоже делово.

Он, вроде, не признал меня, гадюка,
И с понтом взял высокий резкий тон:
"Хотите, будут речь вести за Дюка?
Но за того, который Эллингтон"…

Мог бы быть я при теще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвален и воспет.

Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.

Однако, втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.

А ну! Сомкнуть ряды и рты!
А ну, втяните животы!
А у кого они пусты —
Ремни к последней дырке!
Ну как такое описать
Или еще отдать в печать?
Но, даже если разорвать, —
Осталось на копирке:

Однако, втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.

Вообще такие времена
Не попадают в письмена,
Но в этот век печать вольна —
Льет воду из колодца.
Товарищ мой (он чей-то зять)
Такое мог порассказать
Для дела… Жгут в печи печать,
Но слово остается:

Однако, втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.

В стае диких гусей был второй,
Он всегда вырывался вперед,
Гуси дико орали: «Встань в строй!»
И опять продолжали полет.

А однажды за Красной Горой,
Где тепло и уютно от тел,
Понял вдруг этот самый второй,
Что вторым больше быть не хотел:

Все равно — там и тут
Непременно убьют,
Потому что вторых узнают.

А кругом гоготали: "Герой!
Всех нас выстрелы ждут вдалеке.
Да пойми ты, что каждый второй
Обречен в косяке!"

Бой в Крыму: все в дыму, взят и Крым.
Дробь оставшихся не достает.
Каждый первый над каждым вторым
Непременные слезы прольет.

Мечут дробью стволы, как икрой,
Поубавилось сторожевых,
Пал вожак, только каждый второй
В этом деле остался в живых.

Это он, е-мое,
Стал на место свое,
Стал вперед, во главу, в острие.

Если счетом считать — сто на сто! —
И крои не крои — тот же крой:
«Каждый первый» не скажет никто,
Только — «каждый второй».

…Все мощнее машу: взмах — и крик
Начался и застыл в кадыке!
Там, внизу, всех нас — первых, вторых —
Злые псы подбирали в реке.

Может быть, оттого, пес побрал,
Я нарочно дразнил остальных
Что во «первых» я с жизнью играл,
И летать не хотел во «вторых»…

Впрочем, я — о гусях:
Гусь истек и иссяк —
Тот, который сбивал весь косяк.

И кого из себя ты не строй —
На спасение шансы малы:
Хоть он первый, хоть двадцать второй —
Попадет под стволы.

Общаюсь с тишиной я,
Боюсь глаза поднять,
Про самое смешное
Стараюсь вспоминать,

Врачи чуть-чуть поахали:
«Как? Залпом? Восемьсот?»
От смеха ли, от страха ли
Всего меня трясет.

Теперь я — капля в море,
Я — кадр в немом кино,
И двери — на запоре,
А все-таки смешно.

Воспоминанья кружатся
Как комариный рой,
А мне смешно до ужаса,
Но ужас мой — смешной.

Виденья все теснее,
Страшат величиной:
То — с нею я, то — с нею…
Смешно! Иначе — ной.

Не сплю — здоровье бычее,
Витаю там и тут,
Смеюсь до неприличия
И жду — сейчас войдут.

Халат закончил опись
И взвился — бел, крылат…
«Да что же вы смеетесь?» —
Спросил меня халат.

Но ухмыляюсь грязно я
И — с маху на кровать:
"Природа смеха — разная,
Мою — вам не понять.

Жизнь — алфавит, я где-то
Уже в «це», «че», «ша», «ще».
Уйду я в это лето
В малиновом плаще.

Попридержусь рукою я
Чуть-чуть за букву "я",
В конце побеспокою я, —
Сжимаю руку я.

Со мной смеются складки
В малиновом плаще.
«С покойных взятки гладки», —
Смеялся я вообще.