Ольга Ваксель - «Возможна ли женщине мертвой хвала?..» - Воспоминания и стихи

И если бы там, в Сердоликовой бухте, его не было, то с чего бы это вдруг он стал осенью того же 1916 г. изображать из себя родственника нашей институтки, навещать ее в приемные дни в Екатерининском институте, располагавшемся на Фонтанке [12] Н.Я. Мандельштам пишет, что по просьбе матери и как старый друг. Во-первых, обозначение «старый друг» могло быть хоть как-то заслужено только в случае достаточно тесного общения в Коктебеле. А во-вторых, Осип Эмильевич в роли Юлия Матвеевича, дальнего родственника своей матери, сопровождавшего его, по ее просьбе, в Ригу и Париж в 1907 году?!.. Увольте. .

Об этом визите, кстати, сказано в воспоминаниях Лютика, и имя Мандельштама наконец-то названо:

В приемные дни дежурили в зале девочки, никого не ожидавшие к себе на прием. В двух концах зала сидели за столом инспектрисы, окруженные сидящими на длинных скамьях дежурными, к ней подходят родственники, называют фамилию, класс и степень своего родства. Молодых людей, приходивших на прием, допрашивали очень тщательно, но все они прикидывались родственниками, пленяли инспектрису хорошими манерами и проходили. Таким образом, у меня перебывали Арсений Федорович [13] А.Ф. Смольевский — ее будущий муж. , узнавший о моем пребывании в институте от своей приятельницы — учительницы музыки, поэт Мандельштам, Георгий Владимирович Кусов и мои друзья детства Аркадий Петерс, молодой офицер, и Юра Пушкин.

Мечта Лютика сбылась, и она побывала в Коктебеле и следующим летом — в 1917 г. 20 июня ее привезла мать, но пробыла она с дочерью недолго — не более двух недель, после чего уехала, оставив ее под опекой семейства Ниселовских. Сама же Ольга провела в Коктебеле больше двух месяцев — вплоть до начала сентября [14] Сообщено Р. Хрулевой-Купченко. 18 сентября М.А. Волошин поинтересовался у Ю.Ф. Львовой, как Лютик доехала (См.: Купченко В. Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества. 1917–1932. СПб.; Симферополь: Алетейя; Сонат, 2007. С. 29). А.А. Смольевский при этом приводит совершенно иные даты — с 8 мая по 13 августа, и даже поправка на вероятную в этом случае разницу календарей оставляет зазоры и не снимает вопроса о природе этого несоответствия. . О, это была уже кто угодно, только не дитя в трусиках и сеточке! Без разрешения и без спросу она отважилась на самостоятельную двухнедельную «прогулку» по Крыму, но имени своего спутника или спутников, что характерно, не назвала. Но это был определенно не 17-летний уже Лёля Павлов, поцеловать которого в первый и единственный в жизни раз Лютик решилась лишь в день своего внезапного оставления Коктебеля.

Очень долго — примерно с 20 мая по 10 октября — был в 1917 г. в Крыму и Осип Мандельштам. Сначала около месяца он прожил в Алуште (на даче актрисы Е.П. Магденко), затем 22 июня переехал в Коктебель, откуда снова вернулся в Алушту в конце июля, но на этот раз ненадолго, ибо с августа по октябрь он жил в Феодосии.

Таким образом, как минимум на месяц — с 23 июня и по конец июля 1917 г. — Мандельштам совпал в Коктебеле с Лютиком. Едва ли он имел какое-либо отношение к Ольгиной отлучке, но и в том, что они в Коктебеле виделись и общались, сомневаться не приходится.

Не об этом ли лете у Мандельштама сказано в стихах 1931 г.:

Кто они — «те европеянки нежные»? Соломка, соломинка — Саломея Андроникова? Или Марина Цветаева) в чей «монастырь» в Александровой слободе Мандельштам буквально приперся, непрошеный, в прошлогоднем июне, после чего, уже в Крыму, она избегала оставаться с ним наедине? А может, Анна Зельманова? Или Анна Радлова? Или сама Вера Судейкина в Алуште? Или кто-то еще? Ведь недаром на 1916 г. приходится бум мандельштамовских записей в дамских альбомах! И нет ли среди этих «тех» хотя бы малой частички уже и от Лютика?..

4

Как бы то ни было, но не так уж и не права была Анна Ахматова, когда, читая воспоминания и стихи Ольги, вздрагивала на слове «реснички». Это слово было для индикатором одного и только одного человека — Осипа Мандельштама. «Колют ресницы…» [15] Из стихотворения О. Мандельштама «Колют ресницы, в груди прикипела слеза…» (1931). , «Как будто я повис на собственных ресницах…» [16] Из стихотворения О. Мандельштама «1 января 1934 года» (1934). — Мандельштам буквально ощущал свои ресницы как «какой-то добавочный орган» [17] Мандельштам Н. Об Ахматовой. М., 2008. С. 157. .