Ольга Ваксель - «Возможна ли женщине мертвой хвала?..» - Воспоминания и стихи

О. Мандельштам

В Лютике не было как будто ничего особенного, а все вместе было удивительно гармонично; ни одна фотография не передает ее очарования.

Е. Мандельштам

То была какая-то беззащитная принцесса из волшебной сказки, потерявшаяся в этом мире.

Н. Мандельштам

Я спрашивал тогда бабушку:

«Ведь Лютик — это такой цветок, а почему маму называют Лютиком?»

Она ответила: «В детстве твоя мама и была как цветочек».

А. Смольевский

1

…Нескольких стихотворений, обращенных Осипом Мандельштамом к Ольге Ваксель или же посвященных ее памяти, оказалось вполне достаточно для того, чтобы заинтересоваться адресатом и посвятить ей самой отдельную книгу.

Так и поступил Александр Ласкин, написавший о Ваксель документальную повесть «Ангел, летящий на велосипеде» [2] См. библиографию. . При этом он опирался на архив О. Ваксель, предоставленный в его распоряжение ее сыном А. А. Смольевским: в этом архиве — ее воспоминания, стихи и рисунки. Вместе с тем повесть, хотя бы и документальная, создавалась по законам художественного, а не научного жанра, и ее изначальные первоисточники оставались в тени.

Именно они и выходят на свет и в свет с появлением настоящей книги: полный корпус стихотворений и воспоминаний Ольги Ваксель, подготовленных текстологически (по оригиналам), откомментированных и проиллюстрированных фотографиями и рисунками.

При этом вся книга посвящена памяти Арсения Арсеньевича Смольевского, сына Ольги Ваксель [3] См. посвященное А.А. Смольевскому послесловие составителя. . Это благодаря ему читатель может теперь узнать о его матери, так сказать, из первых рук — от нее самой.

2

Итак, мы обратились к архиву Ольги Ваксель. И тут-то произошло самое неожиданное и самое важное: оказалось, что Лютик (домашнее прозвище Ольги Ваксель) была куда более сложной, глубокой и самостоятельной фигурой, чем это было принято полагать, основываясь на одних лишь воспоминаниях Н.Я. Мандельштам: та нарисовала ее как красавицу-капризулю и марионетку в материнских руках. Крупным планом всплывает другой ее образ, именно тот, что мы уже знаем по мандельштамовским стихам. И даже начинает казаться, что понимаешь, в чем секрет ее привлекательности. Он не только в женской красоте и обаянии, но еще и в том, что мы назвали бы гением жизнетворчества .

Потрясающие вкус, находчивость, шарм, искренность… Состряпать гениальные завтраки — буквально из ничего, сшить гениальный вечерний наряд — из шторы или прогнать разбойников гениально находчивой фразой (« Эй, Коля, Петя, Миша, вставайте, разбойники пришли! » [4] Здесь и далее курсивом выделены цитаты, при этом цитаты из «Воспоминаний» О. Ваксель даются по настоящему изданию, но без дополнительных ссылок. ) и ручным фонариком, изображающим пистолет, — вот что было ее стихией и ее амплуа.

Существенное проявление жизнетворческих талантов Лютика и ее поэзия. Не так уж важно, что объективно Ольга Ваксель была поэтом слабым, откровенно подражающим Ахматовой периода «Четок», Гумилеву — «Романтических цветов» и, немного, Мандельштаму — «Камня».

Важнее всего тут было само поэтическое мироощущение, к которому она чувствовала себя причастной и из которого вытекало ее отношения к стихам и к понимаю поэзии.

Жизнетворчество Ольги Ваксель распространялось и на ее личную жизнь. Тут оно было часто загадочным и непредсказуемым даже для нее самой. Какой-то механизм, запрограммированный сначала на восторг и взлет, а потом на крах, на падение, на разрыв, на развод и — в самом крайнем случае — на выстрел!

Но вот быть хорошей матерью, например, в ее амплуа не входило. В иные периоды она как будто напрочь забывала, что у нее есть сын. «Общество Аси [5] Сына Арсения. — это хорошо, но не вечно же! Полтора месяца полнейшего одиночество даже мне показались целой вечностью». Больного и слабого, но формально пристроенного куда-то, она могла не видеть сына неделями, легко уговаривая себя тем, что с ним все в порядке (как это и было, например, в 1929 г., когда заболевшего корью Асика поместили в лазарет в Сиверской,

известив ее телеграммой).

Казалось бы, ребенок должен был если не ненавидеть, то уж во всяком случае недолюбливать столь эгоистичную и эгоцентричную мать, — на деле же он ее буквально боготворил и никогда ни за что не осуждал, во всех ее конфликтах (с отцом ли, с бабушкой или с кем-то еще) преданно вставая на ее и только на ее сторону.