Юлия Друнина - Стихотворения (1970–1980)

Опять приснилось мне Кастельветрано…
Пишу, читаю ли, сижу ль в кино,
Болит во мне Сицилия, как рана,
Которой затянуться не дано.

Ознобными туманами повиты,
Сединами снегов убелены,
Руины скорбной Санта-Маргериты,
Дымясь, мои заполонили сны.

И снова пальм полузамерзших гривы
На леденящем мечутся ветру.
Оборваны последние оливы —
Что будут есть детишки поутру?..

Вот Санта-Нинфа. Под открытым небом
Здесь городок отчаянья возник.
И вдруг сюда с палатками и хлебом
Ворвался наш, советский, грузовик.

За ним — другой. Через минуту — третий.
Влетели, как архангелы, трубя.
Кричали женщины, плясали дети,
Меня за полу шубы теребя.

«Твой самолет к нам прилетел в Палермо!» —
Твердили люди, слезы не тая.
А я? Я тоже плакала, наверно…
О, Русия, о, Русия моя!

Палатки расправляли торопливо
Над лагерем упругие крыла.
Делили хлеб. И я была счастлива,
Как никогда, быть может, не была…

Что же это за наважденье:
Мало памяти фронта мне?
Терромото — землетрясенье
Вижу каждую ночь во сне!

Снова горы, тумана вата,
Визг резины да ветра свист.
За баранкою вы — сенатор,
Сын Сицилии, коммунист.

«Коммунисты — на терромото!» —
Этот лозунг гремел везде.
…Нереальное было что-то
В краткой встрече, в ночной езде.

Будто вновь, сквозь тумана вату,
По дорожке по фронтовой,
Я на «виллисе» мчусь с комбатом
К раскаленной передовой…

Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…

Четверть роты уже скосило…
Распростертая на снегу,
Плачет девочка от бессилья,
Задыхается: «Не могу!»

Тяжеленный попался малый,
Сил тащить его больше нет…
(Санитарочке той усталой
Восемнадцать сровнялось лет.)

Отлежишься. Обдует ветром.
Станет легче дышать чуть-чуть.
Сантиметр за сантиметром
Ты продолжишь свой крестный путь.

Между жизнью и смертью грани —
До чего же хрупки они…
Так приди же, солдат, в сознанье,
На сестренку хоть раз взгляни!

Если вас не найдут снаряды,
Не добьет диверсанта нож,
Ты получишь, сестра, награду —
Человека опять спасешь.

Он вернется из лазарета,
Снова ты обманула смерть,
И одно лишь сознанье это
Всю-то жизнь тебя будет греть.

Тот осколок, ржавый и щербатый,
Мне прислала, как повестку, смерть.
Только б дотащили до санбата,
Не терять сознание, не сметь!

А с носилок свешивались косы —
Для чего их, дура, берегла!..
Вот багровый дождь ударил косо,
Подступила, затопила мгла.

Ничего. Мне только девятнадцать.
Я еще не кончила войну.
Мне еще к победе пробиваться
Сквозь снегов и марли белизну.

Дотянул, хоть его подбили,
До своих командир звена.
А пробоин не счесть на крыльях,
Да в груди у него — одна…

Эскадрилья к нему бежала
Через поле, не чуя ног.
Руки летчика от штурвала
Долго друг оторвать не мог.

И сказал комэск хрипловато,
Сняв потрепанный шлемофон:
— Вместе с нами он жил, ребята,
Прилетел умереть к нам он…

Были слезы в первую атаку,
После тоже плакать довелось.
А потом я разучилась плакать —
Видно, кончились запасы слез…

Так в пустынях, так в песках горючих
Не бывает ливней искони,
Потому что в раскаленных тучах
Тут же испаряются они…

Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый.
А я должна присохшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем —
Так учили нас,
Одним движеньем —
Только в этом жалость…
Но, встретившись
Со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась,
На бинт я щедро перекись лила,
Пытаясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться — беда,
Да и ему лишь прибавляешь муки».
…Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.