Алексей Толстой - Садко

Сидитъ у царя водяного Садко́
И съ думою смотритъ печальной,
Какъ моря пучина надъ нимъ высоко
Синѣетъ сквозь теремъ хрустальный:
Тамъ ходятъ, какъ тѣни, надъ нимъ корабли,
Товарищи тамъ его ищутъ,
Тамъ берегъ остался цвѣтущей земли,
Тамъ птицы порхаютъ и свищутъ;
А здѣсь на него любопытно глядитъ
Бѣлуга, глазами моргая,
Иль мелкими искрами мимо бѣжитъ
Снетковъ серебристая стая.
Куда онъ ни взглянетъ — все синяя гладь,
Все воду лишь видитъ да воду,
И пѣсни усталъ онъ на гусляхъ играть
Царю водяному въ угоду.
А царь, улыбаясь, ему говоритъ:
Садко́, мое милое чадо!
Повѣдай: зачѣмъ такъ печаленъ твой видъ?
Скажи мнѣ: чего тебѣ надо?
Кутья ли съ шафраномъ моя невкусна,
Блины съ инбиремъ не жирны ли?
Аль въ чемъ непривѣтна царица-жена?
Аль дочери чѣмъ досадили?
Смотри: какъ алмазы здѣсь ярко горятъ!
Какъ много здѣсь яхонтовъ алыхъ!
Сокровищъ ты столько нашелъ бы наврядъ
Въ хваленыхъ софійскихъ подвалахъ.

Ты, гой-еси, царь-государь водяной,
Морское пресвѣтлое чудо!
Я много доволенъ твоею женой
И мнѣ отъ царевенъ не худо;
Вкусны и кутья, и блины съ инбиремъ,
Одно, государь, мнѣ обидно:
Куда ни посмотришь — все мокро кругомъ,
Сухого мѣстечка не видно!
Что пользы мнѣ въ томъ, что сокровищъ полны
Подводныя эти хоромы:
Увидѣть бы мнѣ хоть-бы зелень сосны,
Прилечь хоть на ворохъ соломы!
Богатствомъ своимъ ты меня не держи:
Всѣ роскоши эти и нѣги
Я-бъ отдалъ за крикъ перепелки во ржи,
За скрыпъ новгородской телѣги!
Давно такъ не видно мнѣ божьяго дня,
Мнѣ запаху здѣсь — только тина;
Хоть дегтемъ повѣяло-бъ разъ на меня,
Хоть дымомъ курного овина!
Когда же я вспомню, что этой порой
Весна на землѣ расцвѣтаетъ,
И самъ ужъ не знаю, что станетъ со мной:
За сердце вотъ такъ и хватаетъ!
Теперь у насъ пляски въ лѣсу молодомъ,
Забыты и стужа, и слякоть —
Когда я подумаю только о томъ:
Отъ грусти мнѣ хочется плакать!
Теперь, чай, и птица, и всякая звѣрь
У насъ на землѣ веселится;
Сквозь листъ прошлогодній пробившись теперь,
Синѣетъ въ лѣсу медуница!
Во свѣжемъ, въ зеленомъ, въ лѣсу молодомъ
Березой душистою пахнетъ —
И сердце во мнѣ — лишь помыслю о томъ —
Съ тоски изнываетъ и чахнетъ.

САДКО́, мое чадо! городишь ты вздоръ:
Земля нестерпима отъ зною;
Я въ этомъ сошлюся на цѣлый мой дворъ —
Всегда онъ согласенъ со мною.
Мой теремъ есть моря великаго пупъ,
Твой жеребій, стало быть, свѣтелъ,
А ты непонятливъ, несвѣдущъ и глупъ,
Я это давно ужъ замѣтилъ.
Ты въ думѣ пригоденъ моей засѣдать,
Твою возвеличу я долю:
И санъ водяного совѣтника дать
Тебѣ непремѣнно изволю.

Ты, гой-еси, царь-государь водяной,
Премного тебѣ я обязанъ,
Но почести я не достоинъ морской:
Ужъ очень къ землѣ я привязанъ!
Бывало, не все тамъ норовилось мнѣ,
Не-по-сердцу было иное;
Съ тѣхъ поръ же, какъ я очутился на днѣ,
Мнѣ все стало мило земное.
Припомнился песъ мнѣ и грязенъ, и хилъ,
Въ репьяхъ и въ сору извалялся;
На пиръ я въ ту пору, на званый, спѣшилъ
А онъ мнѣ подъ ноги попался;
Брезгливо взглянувъ, я его отогналъ,
Ногой оттолкнулъ его гордо —
Вотъ этого пса я-бъ теперь цѣловалъ
И въ темя, и въ очи, и въ морду!

САДКО́, мое чадо! на кую ты стать
О псѣ вспоминаешь сегодня?
Зачѣмъ тебѣ грязнаго пса цѣловать?
На то мои дочки пригоднѣй.
Воистину, чѣмъ бы ты имъ не женихъ?
Я вижу, хоть въ усъ и не дую,
Пошла за тебя бы любая изъ нихъ —
Бери-жъ себѣ въ жены любую!

Ты, гой-еси, царь-государь водяной,
Морское пресвѣтлое чудо!
Боюся: отъ брака съ такою женой
Не вышло-бъ душѣ моей худо!
Не спорю: онѣ у тебя хороши,
И цвѣтъ ихъ очей изумрудный,
Но только колючи онѣ, какъ ерши,
Намъ было-бъ сожительство трудно.
Я тѣмъ не порочу твоихъ дочерей,
Но я бы не то что любую,
А всѣхъ ихъ сейчасъ промѣнялъ бы, ей-ей,
На первую дѣвку рябую! —