Александр Чавчавадзе - Грузинские романтики

К уродам приязнь и доверье ужели возможны?
Я выплачу горе, что вынес от дружбы их ложной.

Ребенком еще, расцветая под кровлей чужою,
Обид не сносил я и, юный, гордился собою,
Луне в полнолунье подобный, сверкал красотою,
Тем жил я — и в жизни не ведал унынья мгновений.

Но миром превратным душа моя выжжена ныне.
Он льстивою речью проникнул мне в сердца твердыню,
В отчаянья плен заточил, где один, как в пустыне,
Я жалостно кличу, — не слышит никто моих пеней.

Кто людям, беспечный, доверится, горестно станет
Судьбу проклинать — и судьба ему мстить не устанет.
Поймет он в тот миг, когда жизнь его веру обманет,
Сколь много я мук перенес и терпел поражений.

Я в долину спустился, чтоб сердце утешить в печали,
Встретил милую там. «Вот фиалка твоя», — мне сказали.
Я ей подал стихи — всё богатство они заключали,
Но — таков этот мир — я покинут был девой жестокой.

И опутало горе меня, и померкнул мой разум,—
Все богатства мои и сокровища сгинули разом,
И, отвергнутый раб, я безжалостно ею наказан;
Я в темнице глухой, где темней, чем в могиле глубокой.

Обезумев, воскликнул: «О, чем согрешил я — не знаю!»
Отравила она мое сердце тоскою без края,
Не жалея меня, и теперь я лишь смерть призываю,—
Умереть лучше мне, чем страдать так душой одинокой!

О струящийся в благоговенье
Ветерок, опускайся сюда,
Солнце вызови для услажденья,
Чтоб разрушить кров снега и льда,
Чтобы вызвало солнце растенья,
Словно мать, чтоб фиалка, горда,
Встала первой под солнечной сенью.

И любовь принесла упоенье
И веселье влюбленным тогда.

И потом, когда фиалки толпою
Выйдут, головы склонит их рать.
Солнце благодаря золотое,
Породившее их, словно мать,
Скажет каждая: «Вот я живою,
Долговечною стала опять,
Я окрепну от солнца и зноя,
Люди будут мой запах вдыхать
Для веселия, для ободренья,

И любовь принесет упоенье
И веселье влюбленным тогда».

Видишь, всюду идет ликованье;
Торжествуя, явилась весна.
И любовь прилетает за данью,
Ароматами озарена.
Преклоняясь, любое созданье
Власть ее принимает сполна.
Тут излечит былое страданье,
Тут изранит внезапно она.
Иль красавицу даст во владенье,

И любовь принесет упоенье
И веселье влюбленным тогда.

Воробьи расчирикались.
Градом Соловьиная песнь упадет.
Нет числа столкновеньям, засадам,
Бой, царапанье, быстрый полет.
Похититель стремится к наградам,
Поцелуям кто ведает счет?
Побежденный скрывается рядом,
Порицанье ему, не почет.
Нет в веселье отдохновенья,

И любовь принесет упоенье
И веселье влюбленным тогда.

Темным садом, чадрою одета,
Бродит дева, заботам чужда.
Сердце юноши страстью согрето,
К ней навстречу он вышел сюда.
Солнце стрелами яркого света
Ранит, облак уходит гряда.
Дева молвила слово привета.
Жаждем мы. Где от жажды вода?
Видишь — куполом ветви. Под тенью

Нам любовь принесет упоенье,
И веселье мы вкусим тогда.

Прощай, хорошая моя, добротная землица,
Тебя я не могу пахать, — придется разлучиться.
Взгляни: мой старый конь лежит и вдаль глядит уныло.
Лежит, уставши плуг тащить, — подняться нету силы.
Бывало, ухом не ведет: шагая терпеливо,
Он чуть не за день обойдет свою родную ниву.
А ныне ни одной гряды не вспашет, ни единой.
Хоть десять палок обломай о старенькую спину.
Где та счастливая пора, когда он, выгнув шею,
Как в битву, рвался на поля, в работе хорошея?
Мой бедный друг, тебе теперь и тоненькой веревки
Не разорвать, как привяжу: не хватит сил, сноровки.
Бывало, я не разбирал: мягка ль земля, кремниста,
Что взгорье мне, что чернозем, что низкий лог росистый.
Придет охота, и тебя я тотчас запрягаю
И с громкой песней целину любую поднимаю.
Земля на свете не равна: тверда, суха бывает,
Бывает, глина или топь округу подмывает.
Не в этом дело: вспашешь всё — пускай мокра рубаха,—
Лишь был бы добрый конь-дружок да не плошал бы пахарь.
Бывало, в терниях сплошных, в густом бурьяне поле,
А урожаю соберешь — так до другого вволю.
Подкралась старость и ко мне, глушит меня недугом,
Заросшей почвы не пробить мне больше верным плугом.
Когда земля не по душе — я сетую, робею,
А если ты, земля, добра, могу служить тебе я.
С травой, пожалуй, помирюсь, когда пробьется робко…
Увы, узка, узка теперь моя земная тропка.
Чего уж выбирать места, коль больше сил не стало
Не только сеять и пахать, а жить — душа устала.
Гляжу на пахарей-юнцов: точь-в-точь как я когда-то…
Поплачьте же над стариком, веселые внучата.
Луга, луга, густой травы немало вы растите,
Утешьте старого коня и травкой угостите!
Мы оба с ним, поотдохнув, пройдемся снова с плугом
И раны сердца исцелим, любуясь вешним лугом.