– У-ррааа! Война!
Отец, позавтракав, собирался на работу
– Ленька, ты с кем это там воюешь?
– На букву «Г» его фамилия, – ответил я. – С немцами!
– С Гитлером? – отец удивленно поднял брови.
– Ага, с ним, – подтвердил я.
– Ну, это ты, сын, что-то путаешь. У нас с ним договор на десять лет. Вот он, еще тепленький, – хмыкнул отец неопределенно и приказал мне быстренько поесть и ехать с ним на работу на Широкую Балку. Он тогда уже работал вышкомонтажником, там он погрузит мне на вахтовую машину 500 штук дранки крышу крыть на нашей будущей хате, а здесь рабочие мне ее сгрузят, и я тачкою ту дранку перевожу домой. Сели на вахтовую машину, в открытый бортовой ЗИС-5 с рамой лавок поперек кузова и поехали. Машина покатила под гору. Отец, немного помолчав, обратился к народу:
– Товарищи, вот мальчуган мой что-то говорил про войну.
Заговорили чуть ли не все разом. Куча прогнозов. И все положительные.
– Ну, Германия – это тебе не Финляндия, тут за болотами не отсидишься, как двинем кавалерийскими корпусами! А Первая конная… Ведь где-то же она стоит?
– А танки?! А самолеты?! Вон в самую Америку летали! А тут рядом. Достанем в два счета.
– За полгода так расчешем… Забудешь, что Фомкой звали.
– Да тут. хотя бы на два месяца хватило.
А отец молчал. Смотрел на горы, лес, на голубое небо. Слушал и молчал. Я очень уважал отца. И любил. Хотя в нашей семье о любви детей к родителям и родителей к детям никогда не говорилось.
Отец! Красногвардеец. Красный партизан! Пулеметчик. Чекист. Институт он не кончал, но, тем не менее, был образованным и очень начитанным человеком. С его мнением считались и товарищи по работе, и кое-кто постарше чином. Не помню за давностью лет – сам ли он тогда заговорил или его спросили.
– Дело очень серьезное, ребята, – сказал отец, – гораздо серьезнее, чем нам кажется. У немца почти вся Европа с ее фабриками и заводами. Немец вышел к нам на фланги: в Норвегию и Финляндию. У него хорошие отношения с турками. А позади у нас еще и Япония.
Отец определил сроки войны в полтора-два года. Слова отца мне, молодому патриоту, очень не понравились. От них веяло пораженчеством, трусостью, паникерством и еще чем-то очень мне неприятным, я на отцовское малодушие обиделся и с неделю ходил с обидой в сердце. Как же, мой отец – трус. Это уже после того, как я помок, померз, поголодал, поел да понюхал земли под бомбежками и артобстрелом, я кое-что понял.
А через два дня, 24 июня, забирали на фронт первые четыре сотни. Были редкие пьяные песни, от стародавней, про то, как в «последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья», до новых:
Он прижал ее к груди широкой,
Заглянул в печальные глаза:
Не горюй, не плачь, моя зазноба,
Я вернусь с победою назад.
Она вслед платком ему махнула,
По глазам рукою провела.
Осока высокая вздохнула,
Зашумела синяя волна.
Велись разговоры:
– А чего мы боимся? Подумаешь, немец идет.
Были наши четыре сотни некоторое время в Майкопе на боевой переподготовке и обучении перед отправкой на фронт. Соседка наша, бабка Токарева, ездила туда на проведки. У нее подхватили сразу двоих сыновей, рыжих и конопатых экскаваторщиков. Приходила после к нам и уральской округлой скороговоркой рассказывала, печалясь, моей матери:
– И-и-и-и-х, Лиизка! Ды стоит их там в строю сорок тыщ. А мой Митька лучше всех. Белай да красивай…
Не вернулись с войны два ее сына. Да и вообще из всех тех четырех сотен осталось в живых – по пальцам перечесть. Попин без руки, да Разганяев с простреленным животом. Один только Гришка Мещеряков отгрохал от начала и до конца. И даже немножко лишнего прихватил. Батареец. Протащил свою пушку без малого до самого Туапсе, а потом до Западной Европы. Нефтяные промыслы были обескровлены. Брали всех подряд. Лишь бы сотня. А в сотнях-то люди разных специальностей. И бухгалтеры, и прочие конторские работники. И учителя, и ездовые, и операторы по добыче нефти, и вышкомонтажники, и бурильщики. Везде, где только можно, мужчин заменили женщины. А вот бурильщика женщина не заменит и вместо вышкомонтажника на высоту в сорок два метра не полезет. Однако же в октябре, когда немцы заняли Ростов, у нас поголовно призвали пятую и шестую сотни.
Ушел и мой отец. Сидя в кузове машины ЗИС-5 в газогенераторном исполнении, отец шутил:
– Мне воевать будет тепло. С обеих сторон по печке. А, впрочем, у немцев разведка работает хорошо. И завтра же Гитлеру доложат, что Попович пошел воевать. Но Гитлер не знает о том, что я Попович Феофан. Он подумает, что это тот самый Алеша Попович – богатырь. Испугается Гитлер и станет отступать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу