Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)

Месяца через два, а может, три, где-то в конце февраля или в начале марта 1941 года мы всем своим «табором»: мама, я и трехлетняя сестра Ольга переехали на нефтепромысел в поселок Асфальтовая гора.

Промысел гремел. Было пять котельных. По 6–7 локомобильных жаротрубных котлов, которые подавали пар на буровые машины. Бурение-то было хотя и роторное, но все на паромашинах. В поселке рабочих битком. Девятая сотня неполная, на промысле народу, как муравьев. Ведь техники, считай, никакой, все руками. Кирка, лопата – два родных брата, а тачка – верная жена. Процветал гужевой транспорт: лошади и быки. Возили и трубы, и свечи, и прочее нефтепромысловое оборудование. Трактора только подъемники и те на капремонте, да два-три ходовых шестидесятипятисильных ЧТЗ-Сталинец.

Но самое главное то, что на нефтепромыслах был хлеб – сколько хочешь! Рабочие доброжелательны и всегда готовы прийти на помощь товарищу делом или советом. Там был налажен непонятный для меня порядок. Все рабочие были расписаны по сотням. По своему тогдашнему малолетству (десять лет) я не знал, чем руководствовалась администрация, определяя рабочего в ту или иную сотню, похоже, что это зависело от возраста. Потому что на третий день войны брали первые четыре сотни. И там люди были молодые… до 80 лет. Еще перед войной слышал такой разговор!

– Ты какой сотни?

– Ого… Да тебе до одиннадцатой сотни еще далеко. А одиннадцатой у нас называлось кладбище.

Мой отец был шестой сотни. Двадцать четвертый номер, 1900 года рождения. Сотником был лейтенант запаса бурильщик Ковальчук. А жена его – сотничкой. Дело в том, что в окружавших нефтепромыслы хуторах и станицах ни в одном магазине не было ни хлеба, ни промтоваров. Когда мы жили на Эллинском уже без отца, мама за хлебом ездила в Туапсе с чемоданом. Туда ехала – дрожала, хлеб покупала – дрожала и назад ехала тоже дрожала. А тут, на нефтепромыслах, хлеба сколько хочешь: килограмм по 4 рубля 10 копеек.

И это каждый день! Каждый день… Промтовары тоже были, но в натяжку. И, чтобы не было утечки их на сторону, чтобы избежать толкотни, ссор и драки, все рабочие были расписаны по сотням, и им были выданы ЗАБОРНЫЕ КНИЖКИ, по которым в магазине можно было покупать предназначенные для рабочего класса материю, одежду, обувь и еще кое-что.

Отовариваться ходили, конечно, не сами рабочие, а их жены. Магазин у нас на Асфальтовой горе был довольно просторный. Торговали там супруги Литвиновы. Дядя Ваня и тетя Лида.

До поступления товара первой подходила первая сотня. Ну, не в строю, конечно, насыпом. Но в магазин заходили по десять человек. Во избежание лишнего шума-гама и толкотни. Потом второй десяток, третий и так далее. Следующей подходила вторая сотня, и так, пока все удачливые не отоваривались. По прибытии промтоваров в следующий раз все начиналось с той сотни и с того номера, на котором закончилась предыдущая торговля.

«Бабья» сотня из своих рядов самым демократическим открытым голосованием избирала себе командира сотни. Выбирали женщину, само собой, неглупую, пробоистую и напористую (горластую), наделенную известной долей справедливости. Избирали и десятских.

Я не знал настоящих сотников других сотен у мужчин, кроме своего Ковальчука, а вот бабьей первой сотней командовала рыжеволосая, пышнотелая, этакая кустодиевская матрона тетка Ольга Усикова. А во второй (горластее ее не было) Пундичка. У нас в шестой сотне была жена нашего настоящего сотника Ковальчучка. А мама моя – командиршей в третьем десятке. По этому поводу отец изредка ехидничал: «Бабий урядник…» Но мама, по-моему, своей гражданской должностью и чином была довольна – сказывалась, наверное, казачья кровь.

Начало войны я встретил с радостью. Строили мы тогда на окраине поселка Асфальтовая Гора небольшой домик. А сами проживали в построенном отцом лабазе вместе с коровой и телкой. Благо – лето. Поднимались все, кроме Ольги, рано. Утром 22 июня я отогнал корову, мама дала мне двухсотпятидесятиграммовую серенькую эмалированную кружечку и послала в магазин за топленым сливочным маслом. Я вприпрыжку побежал. Около магазина находился радиоузел, и тут же на росшем рядом дубе был высоко пристроен здоровенный фанерный репродуктор, который бывало слышно не только по всему городку, а иной раз и по всему поселку. Взял я масло, выскочил из магазина, а тут, гляжу, люди со всех сторон идут, подбегают, спешат. Лица встревоженные. Задержался и я. Послушал, кое-что понял, кое-что нет, и бегом домой.