Странно, почему он никогда не целовал ее в губы? Ведь он смотрит сейчас в глаза и хочет поцеловать. Она же чувствует.
С пронзительным визгом открылась дверь лифта. Марина отчетливо увидела, как в темноте на секунду вспыхнул отблеск от приглушенного света кабины лифта на знакомом лезвии ножа.
* * *
Любимых слов прекрасная тщета,
Мерцанье тайн в трепещущей строке,
Премудрых книг святая нищета,
Тревожное гаданье по руке —
Как мерное качанье в гамаке…
Холодных дней однообразный ход,
Сомнительный, непонятый никем,
Но кое-как прожитый старый год,
И те же трещины на потолке —
Как тихое течение в реке…
И все глядишь на темный небосвод
И грезишь о забытом уголке.
Там все как здесь – и розовый восход,
И белые туманы вдалеке, —
Как тени уходящих налегке…
* * *
Ты скажешь: «Ночь…» Прозрачный мотылек
Мне на ладонь доверчиво прилег.
Я буду ждать. Ни слова, ни строки,
Лишь слабое дрожание руки.
И страшно думать, что опять во сне
Мой скорбный ангел прилетал ко мне.
А может, в час позора и конца
Безумие за мною шлет гонца?
А может, просто сонный мотылек
Устал и, бедный, на ладонь прилег?!
…И бьются тени в мутное стекло,
Как будто чье-то время истекло.
А может, просто жизнь совсем пьяна?
Там, на дворе, лихие времена…
Ты скажешь: «Скучно жить в чужом краю!»
Я темные бокалы достаю.
* * *
…И золотые будут времена,
И прорастут иные семена
Побегом мощным, что не удержать.
И будет добрым этот урожай,
Питающий размеренную жизнь.
И ржавчиной покроются ножи,
Что лили человеческую кровь
За деньги и надменную любовь.
И тех, немногих, воплотив мечту,
Народы мира припадут к Кресту.
И попранный безумцами Закон,
Подняв из праха, возведут на трон.
И прогремят другие имена,
И золотые будут времена…
А нам – смотреть из темноты веков
На торжество осмеянных стихов,
На правду книг, растоптанных толпой,
В своем тщеславье злобной и тупой,
Вотще свою оплакивать судьбу,
Мучительно ворочаясь в гробу.
* * *
Когда борозда отвергает зерно
И плоть распадается в прах,
Когда прокисает в подвалах вино
И меркнет свеченье в зрачках,
Когда в отдаленных, укромных местах
Ликуют владыки земли,
Когда с пьедесталов в больших городах
Последних кумиров снесли,
Когда, неразгаданной тайной дыша,
Погосты рождают огни,
Когда в бездорожье блуждает душа,
Листая постылые дни,
Когда умирает последний солдат,
Оплакавший пепел святынь —
Тогда просыпается древний набат
В пространствах горячих пустынь.
В остывших кровях пробуждая огонь,
В цепи размыкая звено,
Сияющий Бог разжимает ладонь
И в землю швыряет зерно!
* * *
Пахнет дымом, и сера скрипит на зубах.
Но светло и покойно в зарытых гробах.
Воскресенья не будет. Пустыня окрест.
Уходя, я оставил нательный свой крест.
Мы избрали свой путь, обрубили концы.
Нас в упор расстреляли лихие бойцы.
Ты меня не разбудишь уже на заре,
Я остался в далеком своем октябре…
Проплывают видения в смрадном дыму,
Только кто одолеет холодную тьму!
Просветленные лица в убогих гробах,
Незамаранный цвет наших черных рубах.
Новые приключения Тимофея Маленькая повесть
Глава 1
Клад Жирика
– Странные существа – родители, – вздыхал Тимофей, страдая на даче. Он любил своих родителей, а они его, видимо, ненавидели.
Началось все весной. Тимофей ждал, когда его папа купит пиво в киоске, и встретил одноклассника Коляна.
– Здорово Жириновский! – заорал Колян. – Как дела, Жирик?
– Нормально, – ответил Тимофей.
А отец, услышав это, на сына кинулся: – Тебя прозвали Жириком?
– А что тут такого? Раньше меня ботаником звали, это было обидно, а Жириновского даже по телевизору показывают.
– Я тебе покажу, что тут такого. – сердито ответил отец, который в детстве четыре раза срывал голос, до одури задразнивая своего приятеля жиртрестом-мясокомбинатом. А приятель был стройней Тимофея.
Но Тимофей не знал этого и обиделся. Да, он не худышка, скажем, но не слабый отнюдь, всегда готов за себя постоять. Пусть обзывают его Жириком, но ведь не мясокомбинат подразумевают, а депутата. И сами родители все детство убеждали: – Съешь ложку за маму, за папу, будешь хорошо кушать, сильным станешь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу