Поэма Шейда — это и впрямь внезапный всплеск волшебства: седоволосый мой друг, мой возлюбленный старый фокусник сунул в шляпу колоду справочных карточек — и вытряс оттуда поэму.
К этой поэме нам и следует теперь обратиться. Мое Предисловие было, уверен, не слишком скупым. Иные заметки, построенные как живой комментарий с места событий, определенно удовлетворят и самого ненасытного читателя. И хоть эти заметки следуют — в силу обычая — за поэмой, я посоветовал бы читателю сначала ознакомиться с ними, а уж потом с их помощью изучать поэму, перечитывая их по мере перемещенья по тексту и, может быть, покончив с поэмой, проконсультироваться с ними третично, дабы иметь законченную картину. В случаях вроде этого мне представляется разумным обойтись без хлопотного перелистывания взад-вперед, для чего следует либо разрезать книгу и скрепить вместе соответственные листы произведения, либо, что много проще, купить сразу два экземпляра настоящего труда, которые можно будет затем разложить бок о бок на удобном столе, не похожем на шаткое сооружение, на котором рискованно царит моя пишущая машинка в этом жалком приюте для престарелых моторов с каруселью внутри и снаружи моей головы, во множестве миль от Нью-Вая. Позвольте же мне сказать, что без моих примечаний текст Шейда попросту не имеет никакой человеческой значимости, ибо человеческой значимости такой поэмы, как эта (слишком робкая и сдержанная для автобиографического труда, с выпуском массы бездумно отвергнутых содержательных строк), не на что опереться, кроме человеческой значимости самого автора, его среды, пристрастий и проч., — а все это могут ей дать только мои примечания. Под таким замечанием мой бесценный поэт, вероятно, не подписался бы, но — к добру или к худу — последнее слово осталось за комментатором.
Чарльз Кинбот
19 октября 1959 года, Кедры, Ютана.
Бледное пламя
Поэма в четырех песнях
1 Я тень, я свиристель, убитый влет
Подложной синью, взятой в переплет
Окна, клуб пепла, легкий прах,
Порхавший в отраженных небесах {1} .
Так и снутри раздваиваюсь я:
Я лампа, яблоко, — когда разъяв
Завесу ночи, прямо над травой
Развешиваю мебель. И какой
Бывал восторг, когда паденье снега
10 Лужайку спрячет и приблизит к небу,
Кровать и стул поставив, наконец,
Там на снегу, в хрустальнейшей стране! {2}
Вернемся в снегопад: здесь каждый клок
Бесформен, медлен, вял и одинок,
Унылый белый мрак, белесый бледный день,
Нейтральный свет, абстрактных сосен сень.
Ночь обнесет двойной оградой {3} сини
Картину с созерцателем картины.
А утром: чьи пришпоренные ноги
20 Вписали строчку в чистый лист дороги?
Дивится перл мороза. Снова мы
Направо слева ясный шифр зимы
Читаем: точка, стрелка вспять, еще разок:
Вот точка, стрелка вспять… Тетеревиный скок!
Се гордый граус, бородач-любовник,
К нам на зады слетал клевать шиповник.
Не Хольмса ль {4} вспять пустил по следу хват,
Обувший туфли передом назад?
Мне все ласкает взоры — даже грязь.
30 Я наделен престранным свойством глаз —
Фотографическим. Буквально. Стоит мне
Им волю дать иль, вздрогнув, в тишине
Отдать приказ, как все, что видят взоры, —
Убранство комнаты, листва гикори,
Капели стылые стилеты {5} — все ложится,
Подобно оттиску, на дно глазницы,
Там в глубине хранясь и час, и два. Пока
Все это длится, нужно лишь слегка
Прикрыть глаза {6} и заново узришь
40 Листву иль комнату, или трофеи крыш.
Мне в толк не взять, как видеть нашу дверь {7}
Я мог от озера, в колледж идя по Лейк-роуд, а теперь,
Хоть мне ни деревце ни застит, я не вижу,
Как ни тружусь, ни дверь, ни даже крышу.
Должно быть, здесь пространственный извив
Творит загиб иль борозду, сместив
Непрочный вид — каркасный дом с потертой
Лужайкой меж Вордсмитом и Гольдсвортом {8} .
Пекан {9} косматый, мой любимец, здесь расплел
50 Нефритовую гриву, тощий ствол
Как червем съеден, солнце ввечеру
Покроет бронзой чернь коры, и на кору
Тень от листвы падет гирляндой неопрятной.
Он груб и крепок, он устроен знатно.
Две белых бабочки сменяют свой убор
На фиолетовый в тени, где до сих пор
Качелей дочкиных колышется фантом {10} .
Сам дом таков, как был. Мы изменили в нем
Одно крыло. Теперь солярий там и весел
60 Оконный вид в кругу фасонных кресел.
Антенны скрепка {11} высится взамен
Тугого флюгера, где чуть ни каждый день {12}
Наивный пересмешник вел для нас
Программ подслушанных нехитрый пересказ.
С «чиво-чиво» переключался он
На чистое «ти-ви, ти-ви», потом —
Со скрежетом: «ура, ура, уррра!», —
И грациозно скачет, хвост задрав.
Попрыгает и вновь («ти-ви») мгновенно
70 Взлетает на насест — на новую антенну {13} .
Читать дальше