И это стихотворение Бахман иллюстрирует организующую роль принципа контрастности в ее лирике. Интересно оно и множеством ассоциаций с «исходным» стихотворением Бенна, которыми отчасти объясняются не вполне типичные для ее поэтики взаимосвязи противопоставляемых образов.
Первая и вторая строфы стихотворения позволяют говорить о тождественности в его художественном пространстве слова и любви (одновременно сохраняется важнейшее для Бахман тождество слово=жизнь и традиционное для поэзии сопоставление любовь=жизнь). Просматривается, хоть и менее явно, соотношение слово=свет, раскрытое через «любовь»:
В толчее фонарей этот синий свет,
пока смутный час не сломал хребет
пространству, губы твои — в моих,
укусами боль обучает их:
живо то слово, что завоюет вновь
мир, проиграет его и породит любовь.
Однако третья, последняя строфа, оставаясь в рамках того же художественного пространства, целиком построена на противоположных, казалось бы, образах: молчание, огонь, беда и самоубийство, каковым является прыжок вниз из-под купола цирка («через горящий обруч») — то есть смерть. Каждое из трех названных выше понятий (слово, любовь, свет) выражает, таким образом, в этом стихотворении одну из сторон смерти. В частности, слово выступает как контекстуальный синоним смерти, то есть оно почти сливается с абсолютным молчанием. Разумеется, это отчасти объясняется тем, что и в «исходном» стихотворении, обращенном к умершей возлюбленной, Готфрид Бенн отождествляет смерть с особым языком, основанным на молчании:
.. Мы оба знаем, слов не нужно,
словами так друг другу лгать легко,
а здесь их нет, они пространству чужды,
последний поезд следует в депо.
Заполнит мир великое молчанье,
в его часах — погибель пустоты,
здесь недоступны счастье и отчаянье, —
лишь в вазе поздних роз букетом — ты.
В бенновском тексте антагонизма между молчанием и словом нет, они выступают как синонимы, с той лишь разницей, что возможности слова по отношению к возможностям молчания ограничены. Вот как заканчивает Бенн свое стихотворение:
Начало всякое стремится к окончанью,
жизнь всякая — не нам искать слова,
замкнулась цепь, здесь вотчина молчанья,
а где-то — воля, высь и синева.
Нет ничего удивительного, что в стихотворении, несомненно, навеянном бенновским текстом, связь между молчанием и словом у Бахман меняется, повторяя, однако, «логику» старшего современника. Бесспорно, Бенн вызывает у нее восхищение. Хотя и слегка критикуется: не о его ли поэзии эта фраза, «Время роз на исходе», в последней строфе?
Девушка молча крутит веретено.
Время роз на исходе. Звезды звенят о дно.
Эй, господа, дайте мне в руки меч,
Жанна д'Арк сумеет родину уберечь.
Стойте, корабль нам через льды вести,
кроме меня, никто не знает пути.
Анемоны [51]купите! Три желанья — букет,
и надежней от страсти защиты нет.
Под высоким куполом цирка — карниз:
через горящий обруч прыгаю вниз,
Господу моему вверяю свою беду,
и он шлет мне с любовью утреннюю звезду.
СКАЖИ, ЛЮБОВЬ
Впервые было опубликовано в газете «Ди Цайт» («Die Zeit»), Гамбург, 19 июля 1956 года. Входит в состав второй книги стихов «Призыв к Большой Медведице».
На русском языке это стихотворение существует в двух прекрасных переводах. Приведенный в настоящей книге перевод А. Карельского был лишь недавно опубликован впервые [52]. Перевод А.Голембы под названием «Подскажи мне, любовь» печатался в журнале «Иностранная литература» (1974, № 3).
Уже самые первые строки этого стихотворения дают понять, что любовь для автора — своего рода укрытие от реальности, подразумевающее смену языка:
Приподнимаешь шляпу в знак привета
и, головою облаков касаясь,
душой блуждаешь ты в иных краях —
уста твои вживаются в иные
наречья… [53]
Вторая строфа целиком посвящена описанию языка любви. Оказывается, вся природа свободно на нем изъясняется: павлин, голубь, селезень, рыба, жук, скорпион, даже вода и виноград. И камень. Только автор постичь эту простую речь оказывается не в состоянии.
Ах, подскажи, любовь, что делать мне!
Умеют воды говорить друг с другом,
и волны тихо водят хороводы
в переплетеньях белопенных рук.
Вот в винограднике набухла гроздь,
и лопнула и повалилась наземь —
и вылезает из хатенки хрупкой
улитка безобидная.
И камень
отлично знает, чем смягчить
другой такой же камень.
Читать дальше