Лето 1967 Памир
По краю воронок — березок столбы,
По краю воронок — грибы да грибы.
Автобус провоет за чахлым леском.
Туман над Невою, как в сердце ком.
А кто здесь с войны сыроежкой пророс?
Так это ж пехота, никак не матрос.
Матрос от снаряда имел поцелуй
И вырос в отдельно стоящий валуй.
По минному полю шагает взрывник,
По бывшему минному полю — грибник,
Он в каске, как дьявол, очки со слюдой,
Бордовая «ява» — как конь молодой.
Несут грибники на закуску грибы…
Проносит санрота гробы да гробы…
Морская пехота, зенитная часть,
Саперная рота и два трубача.
А ну-ка, ребята, отдайте грибы!
Пускай они снова врастают в гробы!
Откинутся доски, земля отлетит,
И ротный построиться роте велит.
И снова — атака, и снова — «ура!»,
Опять из-за танков палит немчура.
Нельзя им сторонкой уйти от судьбы —
Воронки, воронки… грибы да грибы…
1967
На поле Лодейном
Не видно лодей,
Лодейное поле —
Могилы людей.
Над полем Лодейным
Бушует зима
И светит звезда
Под названием Марс.
На Марсе — порядок
И полный покой,
На Марсе не видно
Войны никакой.
А тут то и дело
Стучатся в окно:
«Вставай-ка, товарищ,
Запахло войной!
Запахло войной,
Загремело вдали.
Подводные лодки
Под воду ушли.
И ты, дорогой,
Оторвись от жены.
Не кто ты другой,
А надёжа страны».
Надёжа надёжей —
Иду по двору,
Несу под одёжей
Поношенный труп.
Готов хоть на полюс,
Но только, браток,
На поле Лодейное
Я не ходок.
1967
Я сижу, ох, хорошо я сижу!
Не ворочаюсь, лишь глазом вожу.
Глянешь влево — все собачья мура,
А направо — все тундра да тундра.
Закурю я сигаретку «Трезор»,
Погляжу я на капот-горизонт.
Не встречается любовь мне пока…
Всё навстречу облака, облака.
Мне в отряде говорят кореша:
— Ты, Аркадий, просто парень-душа.
Ты пилот, — мне говорят, — золотой
И вообще ты молоток холостой.
Ну а я на топчане все лежу,
Все мужей к законным женам вожу.
Не встречается жена мне пока…
Всё навстречу облака, облака.
Я за столик преотлично сажусь,
Будто я на ВПП захожу:
— Я гражданку вроде видел в кино?
Познакомимся! Пилот Иванов.
Да не суйся ты червонцем, не гадь!
Вот полярные — так это ж деньга!
Дайте девочке моей коньяка.
Всё навстречу облака, облака…
1967
А наземный пост с хрипотцой донес,
Что у «тридцать второй» машины при взлете
С левым шасси какой-то вопрос
И оно бесполезно висит в полете.
А человек, сидящий верхом на турбине,
Капитан ВВС Донцов,
Он — памятник ныне, он — память отныне
И орден, в конце концов!
И ночных полетов руководитель
Стал кричать в синеву:
— Войдите в вираж! В пике войдите!
Но помнить: внизу живут!
А «тридцать второй» кричит:
«На брюхо Сажусь, и делу хана!
А пенсию — официантке Валюхе,
Она мне вроде жена…»
И красные строчки — посадочный знак,
И красный удар — в бетон!
Прекрасные ветры в открытый колпак,
И кто-то целует потом…
А человек, сидевший верхом на турбине,
Капитан ВВС Донцов,
Майор он отныне, инструктор отныне,
Женат он, в конце концов!
1967
А зима будет большая…
Вот, гляди-ка, за рекой
Осень тихо умирает,
Машет желтою рукой.
Плачут мокрые осины,
Плачет дедушка Арбат,
Плачет синяя Россия,
Превратившись в листопад.
И, сугробы сокрушая,
Солнце брызнет по весне…
А зима будет большая —
Только сумерки да снег.
1967
По переулку в синяках
Ночная тьма, ночная тьма.
Сидит в портовых кабаках
Ночная долгая зима.
И каблуками в шар земной,
И кулаками по столу…
Чужое горе за спиной,
Щека, прижатая к стеклу.
И длинный вечер без любви,
И странный город без огней,
И протекает ночь в крови,
Асфальт белеет при луне.
И как же быть, и как же быть?
В какие верить чудеса?
Колеса крутятся судьбы,
Кричат с пластинок голоса.
Читать дальше