Шарль Бодлер - Цветы зла

О Небо! черный свод, стена глухого склепа,
О шутовской плафон, разубранный нелепо,
Где под ногой шутов от века кровь текла,

Гроза развратника, прибежище монаха!
Ты – крышка черная гигантского котла,
Где человечество горит, как груды праха! [92]

Как иронический вопрос —
Полночный бой часов на башне:
Минувший день, уже вчерашний,
Чем был для нас, что нам принес?
– День гнусный: пятница! К тому же
Еще тринадцатое! Что ж,
Ты, может быть, умен, хорош,
А жил как еретик иль хуже.

Ты оскорбить сумел Христа,
Хоть наш Господь, он – Бог бесспорный! —
Живого Креза шут придворный, —
Среди придворного скота
Что говорил ты, что представил,
Смеша царя нечистых сил?
Ты все, что любишь, поносил
И отвратительное славил.

Палач и раб, служил ты злу,
Ты беззащитность жалил злобой.
Зато воздал ты быколобой
Всемирной глупости хвалу.
В припадке самоуниженья
Лобзал тупую Косность ты,
Пел ядовитые цветы
И блеск опасный разложенья.

И, чтоб забыть весь этот бред,
Ты, жрец надменный, ты, чья лира
В могильных, темных ликах мира
Нашла Поэзии предмет,
Пьянящий, полный обаянья, —
Чем ты спасался? Пил да ел? —
Гаси же свет, покуда цел,
И прячься в ночь от воздаянья! [93]

Не стану спорить, ты умна!
Но женщин украшают слезы.
Так будь красива и грустна,
В пейзаже зыбь воды нужна,
И зелень обновляют грозы.

Люблю, когда в твоих глазах,
Во взоре, радостью блестящем,
Все подавляя, вспыхнет страх,
Рожденный в Прошлом, в черных днях,
Чья тень лежит на Настоящем.

И теплая, как кровь, струя
Из этих глаз огромных льется,
И хоть в моей – рука твоя,
Тоски тяжелой не тая,
Твой стон предсмертный раздается.

Души глубинные ключи,
Мольба о сладострастьях рая!
Твой плач – как музыка в ночи,
И слезы-перлы, как лучи,
В твой мир бегут, сверкая.

Пускай душа твоя полна
Страстей сожженных пеплом черным
И гордость проклятых она
В себе носить обречена,
Пылая раскаленным горном,

Но, дорогая, твой кошмар,
Он моего не стоит ада,
Хотя, как этот мир, он стар,
Хотя он полон страшных чар
Кинжала, пороха и яда.

Хоть ты чужих боишься глаз
И ждешь беды от увлеченья,
И в страхе ждешь, пробьет ли час,
Но сжал ли грудь твою хоть раз
Железный обруч Отвращенья?

Царица и раба, молчи!
Любовь и страх – тебе не внове.
И в душной, пагубной ночи
Смятенным сердцем не кричи:
«Мои демон, мы единой крови!» [94]

В груди у всех, кто помнит стыд
И человеком зваться может,
Живет змея, – и сердце гложет,
И «нет» на все «хочу» шипит.

Каким ни кланяйся кумирам, —
Предайся никсам иль сатирам, —
Услышишь: «Долга не забудь!»

Рождай детей, малюй картины,
Лощи стихи, копай руины —
Услышишь: «Долог ли твой путь?»

Под игом радости и скуки
Ни одного мгновенья нет,
Когда б не слышался совет
Жизнь отравляющей гадюки. [95]

Крылатый серафим, упав с лазури ясной
Орлом на грешника, схватил его, кляня,
Трясет за волосы и говорит: «Несчастный!
Я – добрый ангел твой! узнал ли ты меня?

Ты должен всех любить любовью неизменной:
Злодеев, немощных, глупцов и горбунов,
Чтоб милосердием ты мог соткать смиренно
Торжественный ковер для Господа шагов!

Пока в твоей душе есть страсти хоть немного,
Зажги свою любовь на пламеннике Бога,
Как слабый луч прильни к Предвечному Лучу!»

И ангел, грешника терзая беспощадно,
Разит несчастного своей рукой громадной,
Но отвечает тот упорно: «Не хочу!» [96]

Здесь сокровенный твой покой,
Где, грудь полузакрыв рукой,
Ты блещешь зрелой красотой!

Склонив овал грудей лилейный,
Ты внемлешь здесь благоговейно
В тиши рыдание бассейна.

Здесь, Доротея, твой приют;
Здесь ветра вой и вод журчанье
Тебе, коварное созданье,
Песнь колыбельную поют!

Твои все члены нежно льют
Бензоя вкруг благоуханья;
В углу, в истоме увяданья,
Цветы тяжелые цветут. [97]