Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в одном томе

В нем добрая заложена основа —
Он оттого и начал поддавать, —
«Закладывать» — обычнейшее слово,
А в то же время значит — «предавать».

Или еще пример такого рода:
Из-за происхождения взлетел, —
Он вышел из глубинки, из народа,
И возвращаться очень не хотел.

Глотал упреки и зевал от скуки,
Что оторвался от народа — знал, —
Но «оторвался» — это по науке,
А по жаргону это — «убежал».

Новые левые — мальчики бравые
С красными флагами буйной оравою,
Чем вас так манят сéрпы да молоты?
Может, подкурены вы и подколоты?!

Слушаю полубезумных ораторов:
«Экспроприация экспроприаторов…»
Вижу портреты над клубами пара —
Мао, Дзержинский и Че Гевара.

Не [разобраться], где левые, правые…
Знаю, что власть — это дело кровавое.
Что же, [валяйте] затычками в дырках,
Вам бы полгодика, только в Бутырках!

Не суетитесь, мадам переводчица,
[Я не спою], мне сегодня не хочется!
И не надеюсь, что я переспорю их.
Могу подарить лишь учебник истории.

Мог бы быть я при теще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвалён и воспет.

Он стоит как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.

Однако втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.

А ну! Сомкнуть ряды и рты!
А ну, втяните животы!
А у кого они пусты —
Ремни к последней дырке!
Ну как такое описать
Или еще отдать в печать?
Но, даже если разорвать, —
Осталось на копирке:

<���Однако втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.>

Вообще такие времена
Не попадают в письмена,
Но в этот век печать вольна —
Льет воду из колодца.
Товарищ мой (он чей-то зять)
Такое б мог порассказать
Для дела… Жгут в печи печать,
Но слово остается.

<���Однако втягивать живот
Полезно, только больно.
Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
И этого довольно.>

<���В стае диких гусей был «второй».
Он всегда вырывался вперед,
Гуси дико орали: «Стань в строй!»
И опять продолжали полет.

А однажды за Красной Горой,
Где тепло и уютно от тел,
[Понял] вдруг этот самый «второй»,
Что вторым больше быть не хотел:

Все равно — там и тут
Непременно убьют,
Потому что вторых узнают.

А кругом гоготали: «Герой!
Всех нас выстрелы ждут вдалеке.
Да пойми ты, что каждый второй
Обречен в косяке!»

Бой в Крыму: все в дыму, взят и Крым.
Дробь оставшихся не достает.
Каждый первый над каждым вторым
Непременные слезы прольет.

Мечут дробью стволы, как икрой,
Поубавилось сторожевых,
Пал вожак, только каждый второй
В этом деле остался в живых.

Это он, е-мое,
Стал на место свое,
Стал вперед, во главу, в острие.

Если счетом считать — сто на сто! —
И крои не крои — тот же крой:
«Каждый первый» не скажет никто,
Только — «каждый второй».>

…Все мощнее машу: взмах — и крик
Начался и застыл в кадыке!
Там, внизу, всех нас — первых, вторых —
Злые псы подбирали в реке.

Может быть, оттого, пес побрал,
Я нарочно дразнил остальных,
Что во «первых» я с жизнью играл,
И летать не хотел во «вторых»…

Впрочем, я — о гусях:
Гусь истек и иссяк —
Тот, который сбивал весь косяк.

И кого из себя ты не строй —
На спасение шансы малы:
Хоть он первый, хоть двадцать второй —
Попадет под стволы.

Общаюсь с тишиной я,
Боюсь глаза поднять,
Про самое смешное
Стараюсь вспоминать.

Врачи чуть-чуть поахали:
«Как? Залпом? Восемьсот?..»

От смеха ли, от страха ли —
Всего меня трясет.

Теперь я — капля в море,
Я — кадр в немом кино.
И двери на запоре —
А все-таки смешно.