Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Мне имя присвоил бесстрастный закон —
Я пользуюсь им с тех пор
И правом таким на него облечен,
Что славу к нему приведу на поклон
Иль навлеку позор.

«Он – Роберт» – родители поняли вмиг,
Вглядевшись в черты лица,
А «Грейвз» – средь фамильных реликвий иных
Досталось в наследство мне от родных
Со стороны отца.

«Ты – Роберт Грейвз, – повторял мне отец
(Как пишется, не забудь), —
Ведь имя поступков твоих образец,
И с каждым – честный он или подлец —
Безукоризнен будь».

Хотя мое Я незаконно со мной,
Готовое мне служить,
Какой мне его закрепить ценой?
Ведь ясно, что Я сгнию под землей,
А Роберту Грейвзу жить.

Отвергнуть его я никак не могу,
Я с ним, как двойник, возник,
Как личность, я звуков набор берегу,
И кажется, держит меня в долгу
Запись метрических книг.

Имя спешу я направить вперед,
Как моего посла,
Который мне кров надежный найдет,
Который и хлеб добудет, и мед
Для моего стола.

И все же, поймите, я вовсе не он,
Ни плотью моей, ни умом,
Ведь имя не знает, кто им наречен,
В мире людей я гадать обречен
И о себе, и о нем.

Не угадав, что будет впредь,
Ты, может, поспешишь стереть,
Забыть о том,
Как властным ртом
У локтя, в перекрестье вен
Клеймом я твой пометил плен.
Но, опыт совершив такой,
Найдешь ли ты покой?

Ни от клинка, ни от клыка
Отметин не было пока,
Твоей руки живой атлас
Ни сыпь не тронула, ни сглаз,
И губ моих не виден след —
У кожи тот же нежный цвет,
Питает женственности кровь
И кожу, и любовь.

Ни пемзою, ни кислотой,
Хоть ты до кости плоть отмой,
Мой знак не сможешь смыть.
Должна вовеки метка быть,
Свидетельством любви гореть,
Ее ничем нельзя, стереть,
Затушевать или забыть —
А лишь себя убить.

Извращенная прихоть у кошек-принцесс,
Даже у самых черных, черных, как уголь,
Кроме юной луны, на каждой груди горящей,
Коралловые языки, берилловые глаза, словно лампы,
И лапы в галопе, как трижды три в девяти, —
Извращенная прихоть, походя, отдаваться
В правдоподобном любовном экстазе
Бродячим дворовым котам с разодранными ушами,
Которые ниже настолько обычных домашних котов,
Насколько они их выше; а делают это назло,
Разжигая ревность, – и не стыдятся ничуть
Крупноголовых котят кроличье-серого цвета,
С удовольствием их оставляя.

Назови этот брак удачным —
Ведь никто под сомненье не ставил
Его мужество, ее нежность,
Совпадение их воззрений;

Лишь один бездомный графолог
Почему-то качал головою,
Прозорливым оком сличая
Начертанье букв у супругов.

Хоть нечасто найдет поддержку
Моногамная аксиома:
Зуд в том месте, что ниже бедер,
Отчуждать не обязано сердце, —
Назови этот брак удачным:
Хотя нет от него потомства,
То, что этих двоих связало,
Зримей несовпаденья их.

Назови этот брак удачным:
Ссор при людях не допускали
И вели себя осторожно;
А превратности их постели
Никого не касались, покуда
Не случилось нам, как присяжным,
Выносить решенье по делу
О взаимном самоубийстве.

Ее оскорбляют хитрец и святой,
Когда середине верны золотой.
Но мы, неразумные, ищем ее
В далеких краях, где жилище ее.
Как эхо, мы ищем ее, как мираж, —
Превыше всего этот замысел наш.

Мы ищем достоинство в том, чтоб уйти,
Чтоб выгода догм нас не сбила с пути.
Проходим мы там, где вулканы и льды,
И там, где ее исчезают следы.
Мы грезим, придя к неприступной скале,
О белом ее, прокаженном челе,
Глазах голубых и вишневых губах,
Медовых – до бедер – ее волосах.

Броженье весны в неокрепшем ростке
Она завершит, словно Мать, в лепестке.
Ей птицы поют о весенней поре.
Но даже в суровом седом ноябре
Мы жаждем увидеть среди темноты
Живое свеченье ее наготы.
Жестокость забыта, коварство не в счет…
Не знаем, где молния жизнь пресечет.

Умерших воскрешать
Не колдовство – искусство.
Не каждый мертвый – мертв:
Подуй на уголек —
Раздуешь жизни пламя.

И оживет забытая беда,
И зацветут засохшие надежды.
Своим пером его освоив почерк,
Естественно, как собственную, ставь
Его автоматическую подпись.