Юлий Ким: Светло, синё, разнообразно… (сборник)

– И это гибельно для духа!
Ты оглянись, отец и муж:
Кругом чернуха и порнуха,
Растленье неокрепших душ!
Ни прошлое не уважают,
Ни в будущее не глядят!..

– Зато за книжки не сажают.
Зато за слово не казнят.
И всех надежд моих основа
Давно описана вот здесь.
Читай:
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО.
Осталось только произнесть.

Не слагал я трех гимнов отечеству,
Но свободе его послужил.
Так что мне Управляющий Вечностью
Прокатиться в Москву разрешил.
На мое девяностое летие
Вот подарок мне выпал какой!
И помчался буквально как ветер я,
И примчался в свой город родной.

Но гляжу: он какой-то двоюродный,
Ни на вы не могу, ни на ты.
В лихорадке сегодняшней муторной
До чего исказились черты!
Разнаряжена, разнарумянена,
Хохоча, топоча, матерясь —
Ай, Москва! Разгулялася барыня!
До заморских обнов дорвалась!

Всю округу заляпала лейблами
И, наушником ухо заткнув,
Дикой помесью рока с молебнами
Услаждает свой девственный слух.
И кошерное жрет, и скоромное,
И первач из горла, и коньяк.
То над кошкой рыдает бездомною,
То гоняет бомжей, как собак!

И, делясь заповедными тайнами,
Вам покажет вдали от людей
Николая Второго со Сталиным
В медальоне промежду грудей.
И включит она ГУМ многоярусный,
И почешет она по торгам,
И зажжется в глазах ее радостный
И немеркнущий – чистоган!

– Ну привет, говорю, принимай меня,
Я же все ж таки не чужой.
– Ох ты блин, говорит, я вся внимание,
Не узнала, прости, дорогой.
Позвонил бы, уж мы б тебя встретили.
Ты по делу сюда или так?
– У меня девяностое летие,
Все ж я Галич, говорю, как-никак.

– Как же! Помним – мадам Парамонова,
Эти, как их там… облака!
Может, есть у тебя чего нового?
– Да пока не скудеет рука:
Есть баллада про новых зека,
Есть канкан ветеранов Чека,
Есть про Путина пара стишков,
Есть комедия «Вас вызывает Лужков».

А она мне: «Любименький бард ты мой!
Разгребатель родного дерьма…
Значит, даже могила горбатому
Не сумела исправить горба?
Я б дала тебе, Сашенька, выступить,
Но не вижу для этого мест:
Всё, блин, занял Каспаров под диспуты
Да Лимонов с Гайдаром под съезд!
Ни обнять, ни принять, ни пригреть тебя,
Аж мне стыдно самой от себя…
Ты давай, приезжай на столетие —
Я на подступах встречу тебя!»

Как назначили меня, ну то есть выбрали,
Завибрировал я, братцы, всеми фибрами,
А они ко мне сейчас же, как к приятелю:
Ты давай, блин, создавай нам демократию!
Но не всякую, а нашу, суверенную,
Правоверную давай, полувоенную,
Чтобы вроде бы с кнутом и с крестом,
Чтобы вроде бы и стул, и престол.

Я гляжу на олигархов с иерархами
Да на ихних свиноматок с иномарками —
Все со свитами своими да эскортами.
Ну, я взял да всех и запер в Лефортове!
– Не хочу, – кричу я, – власти вашей денежной!
Я хочу, – кричу, – свободы всамделишной!
Чтобы, стало быть, кругом плюрализм!
Чтобы, стало быть, во всем гуманизм!

И остался он со мною – мой единственный,
Мой бескрайний, беспредельный, мой таинственный,
Мой родной электорат поразительный,
Непонятный, но такой выразительный!
– Дорогой мой, – говорю, – наконец-то мы
Заживем своей душе соответственно!
Так что, мать твою едрить, смело вдаль!
Вся в Лефортове сидит вертикаль.

И вскричал электорат: «Замечательно!
Я с тобой согласен, брат, окончательно!
Ты не любишь вертикаль, а мы тем более,
Наливай же, коль не жаль, алкоголия!»
Тут мы хлоп по стакану за демократию,
А потом еще по два за папу с матерью.
А как каждый опростал полведра,
Улеглась горизонталь до утра.

А наутро я гляжу: вот так новости!
Пучит мой электорат по всей бескрайности,
И как поперли из него на дикой скорости
Кабинеты по борьбе с вертикальностью.
И сидят в них гладенькие мальчики —
Титулованные антивертикальщики;
Все со свитами своими да эскортами,
Молодыми, дорогими и негордыми.
И, плодясь еще быстрее, чем вчерашние,
Вырастают Вавилонскою башнею…
– Братцы, стойте, это ж снова она!
– А что делать, – говорят, – прет сама!
Так и прет сама с утра из нутра,
Прям как баба у Адама из ребра.
Вот такая, брат, выходит мура.
Тут где-то было полведра со вчера.