Владимир Маяковский - Стихотворения (1928)

В революции
в культурной,
смысл которой —
общий рост,
многие
узрели
шкурный,
свой
малюсенький вопрос.
До ушей
лицо помыв,
галстук
выкрутив недурно,
говорят,
смотрите:
«Мы
совершенно рев-культурны».
Дурни тешат глаз свой
красотой пробо́ров,
а парнишка
массовый
грязен, как боров.
Проведи
глазами
по одной казарме.
Прет
зловоние пивное,
свет
махорка
дымом за́стит,
и котом
гармонька воет:
«Д-ы-ш-а-л-а н-о-ч-ь
в-о-с-т-о-р-г-о-м с-л-а-д-о-с-т-растья».
Дыры в крыше,
звёзды близки,
продырявлены полы,
режут
ночь
истомным визгом
крысьи
свадьбы да балы.
Поглядишь —
и стыдно прямо —
в чем
барахтаются парни.
То ли
мусорная яма,
то ли
заспанный свинарник.
Просто
слово
слышать редко,
мат
с похабщиною в куче,
до прабабки
кроют предков,
кроют внуков,
кроют внучек.
Кроют в душу,
кроют в бога,
в пьяной драке
блещет нож…
С непривычки
от порога
вспять
скорее
повернешь.
У нас
не имеется няней —
для очистки
жизни и зданий.
Собственной волей,
ею одной,
революционный порыв
в кулак сколотив,
строй
заместо
проплеванной
пивной
культуру
свою,
коллектив.
Подымай,
братва,
по заводам гул,
до корней
дознайся с охотою,
кто дает на ремонт
и какую деньгу,
где
и как деньгу берегут
и как
деньгу расходуют.
На зверей бескультурья —
охота.
Комсомол,
выступай походом!
От водки,
от мата,
от грязных груд
себя
обчистим
в МЮД.

Старый быт —
лют.
Водка и грязь —
быт.
Веди молодых,
МЮД,
старый —
будет разбит!
Вперед, комсомольцы,
всесоюзным походом!
В окопах вражьих —
переполох.
Вскипай
в быту
боевая охота —
На водку!
На ругань!
На грязь!
На блох!
Мы знали
юношескую
храбрость и удаль.
Мы знали
молодой
задор и пыл.—
Молодежь,
а сегодня,
с этого МЮДа
грязь стирай
и сдувай пыль!
Проверим жизнь
казарм и общежитий,—
дыры везде
и велики, и малы.
Косматый,
взъерошенный быт обчешите,
заштопайте крыши,
чините полы!
Коротка, разумеется,
смета-платьице,
но счет
советской копейки
проверьте,
правильно ль
то, что имеется, — тратится,
или
идет в карман и на ветер?
Все уголки библиотек оглазейте:
может,
лампочки
надо
подвесить ниже?
Достаточны ли
ворохи свежих газетин?
Достаточны ли
стопки
новых книжек?
Переделав того,
который руглив,
вылив
дурманную
водочную погань,
смети,
осмотрев
казарменные углы,
паутину
и портреты господина бога!
Пусть с фронта борьбы
поступают сводки,
что вышли
победителями
из боя злого.
— Не выпито
ни единого
стакана водки,
не сказано
ни единого
бранного слова!
Блести, общежитие,
цветником опоясано,
на месте
и урну, и книгу нашел,—
чтоб облегченно
сказала масса:
— Теперь
живем
культурно
и хорошо! —

Старый быт —
лют.
Водка и грязь —
быт.
Веди
молодых,
МЮД,
старый —
будет разбит!

Нет,
не те «молодежь»,
кто, забившись
в лужайку да в лодку,
начинает
под визг и галдеж
прополаскивать
водкой
глотку.
Нет,
не те «молодежь»,
кто весной
ночами хорошими,
раскривлявшись
модой одеж,
подметают
бульвары
клешами.
Нет,
не те «молодежь»,
кто восхода
жизни зарево,
услыхав в крови
зудеж,
на романы
разбазаривает.
Разве
это молодость?
Нет!
Мало
быть
восемнадцати лет.
Молодые —
это те,
кто бойцовым
рядам поределым
скажет
именем
всех детей:
«Мы
земную жизнь переделаем!»
Молодежь —
это имя —
дар
тем,
кто влит в боевой КИМ,
тем,
кто бьется,
чтоб дни труда
были радостны
и легки!

«Пролетарий
туп жестоко —
дуб
дремучий
в блузной сини!
Он в искусстве
смыслит столько ж,
сколько
свиньи в апельсине.
Мужики —
большие дети.
Крестиянин
туп, как сука.
С ним
до совершеннолетия
можно
только что
сюсюкать».
В этом духе
порешив,
шевелюры
взбивши кущи,
нагоняет
барыши
всесоюзный
маг-халтурщик.
Рыбьим фальцетом
бездарно оря,
он
из опер покрикивает,
он
переделывает
«Жизнь за царя»
в «Жизнь
за товарища Рыкова».
Он
берет
былую оду,
славящую
царский шелк,
«оду»
перешьет в «свободу»
и продаст,
как рев-стишок.
Жанр
намажет
кистью тучной,
но узря,
что спроса нету,
жанр изрежет
и поштучно
разбазарит
по портрету.
Вылепит
Лассаля
ихняя порода;
если же
никто
не купит ужас глиняный —
прискульптурив
бороду на подбородок,
из Лассаля
сделает Калинина.
Близок
юбилейный риф,
на заказы
вновь добры,
помешают волоса ли?
Год в Калининых побыв,
бодро
бороду побрив,
снова
бюст
пошел в Лассали.
Вновь
Лассаль
стоит в продаже,
омоложенный проворно,
вызывая
зависть
даже
у профессора Воронова.