Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник)

По лужам бродили, едва лишь снега растаяли.
Равнодушно слушали ручья торопливую речь.
Во семнадцатилетние, воду ни в грош не ставили,
к двадцати годам научились ее беречь.
И бывало невесело безусому воинству.
Дрожал на донышке фляги глоток последний.
Зато научились оценивать по достоинству
и флягу, и реку, и дождик летний…
Рекам студеным, лесным родникам не изменим.
Память о них благодарную сохраняем.
С малой росинкой дружим и каплю ценим.
Слез не роняем на ветер, слез не роняем.

Обманчива неправды правота.
Она – как та стоячая вода.
Она прозрачной может быть, о, да,
но течь она не может никуда.
Я эту воду пил. Я молод был.
Была такая жажда у меня!
Она сама приказывала: пей!
Ты не глупей и не умней других.
Скрипел песок на молодых зубах,
и на губах откладывался ил,
но я сквозь марлю воду не цедил,
я чистой находил ее и так.
В ней плавал неба синего кусок.
Он был высок. Он только узок был.
Я честно пил. Немалый срок прошел
все на зубах моих песок скрипит.

Стало многое изменяться —
видно, было, что изменять.
Стали многие извиняться,
не привыкшие извинять.
Люди сразу и подобрели,
Обретая свои права,
распрямляются,
как в апреле
оживающая
трава.
Стали меркой иною мерить,
без опаски вступают в спор.
Стали больше поэтам верить,
чего не было до сих пор.
И глазами глядят другими
на открывшееся вокруг —
были маленькими такими,
великанами стали вдруг.
Распаляются, как вулканы,
выражают мненья свои…
Ах вы, грозные великаны!
Ах вы, маленькие мои!

В это жаркое время года
слишком тихого дня не жди.
Грозовая стоит погода.
Грозовые идут дожди.
Словно боги под облаками
восседают на облуках.
Стопудовыми каблуками
кто-то топает в облаках.
Я стою под гудящим сводом.
Вышибает из глаз слезу.
Не желаю громоотводом
отводить от себя грозу.
Я на всё, что имею,
годы оставляю вас за собой,
грозовые мои погоды,
воздух утренний грозовой.
Белой молнии отраженье
наполняет мои глаза.
Здравствуй, высшее напряженье
Принимаю тебя, гроза!

Приближаясь к спокойному устью,
оставляя все дальше исток,
иногда с неосознанной грустью
календарный срываю листок.
Я с непрожитых чисел снимаю
отслужившее службу число,
будто парус рукой поднимаю,
заношу над водою весло.
И несут меня быстрые воды,
только веслами крепче ударь, —
и смещаются даты и годы,
и летит со стены календарь.
Ты узнай меня, мама родная!
Это я, в гимнастерку одет,
прохожу от Днепра до Дуная
и старею на тысячу лет.
Я усы фронтовые не брею.
В них впитался махорочный дым.
Я мужаю, взрослею, старею
и опять становлюсь молодым.
Засыпаю при сполохах красных.
Прохожу в перекрестном огне.
И как будто два возраста разных
по-соседски ужились во мне.
Так живут в сочетании света
и осенней лесной полутьмы
все приметы недавнего лета
и предчувствие близкой зимы.
Будет вьюга. Ах, зимняя вьюга,
у тебя не отнимешь права!
Но за вьюгой, легка и упруга,
пробивается к солнцу трава.
Может, больше мой снег не растает,
но жалеть ни о чем не могу.
Пусть другая трава вырастает,
перед той не оставшись в долгу.
Я глаза к небесам поднимаю.
Заношу над водою весло.
Не тужу ни о чем, понимаю,
по каким меня рекам несло.

Все сущее мечено временем. А вот замечается вновь,
что время рифмуется с бременем, с любовью соседствует кровь.
Старинные связи не сломлены и медленно сходят на нет —
так прочно они обусловлены всем опытом прожитых лет.
Нам годы минувшие помнятся, не так наша память слаба.
А все же смотрите, как полнятся значением новым слова.
Иные уходят в предание, иные лишь стали верней.
Я в будущем вижу братание не схожих по виду корней.
Надежными узами связаны, сроднившись на все времена,
там пальмы рифмуются с вязами, с планетою нашей – луна.
И больше не кажется странностью, – то детям известно давно, —
что время рифмуется с радостью, что людям созвучно добро.

Я хочу доставлять вам радость.
Ну а как доставлять вам радость?
А может, себя однажды почувствовать почтальоном, несущим тяжелый груз?
И вот я себя однажды почувствовал почтальоном, несущим тяжелый груз.
С грузом моим тащусь по городу, маюсь.
Не на троллейбусе езжу – хожу пешком.
Лифт у вас не работает – я поднимаюсь
на пятый этаж, на десятый этаж пешком.
Моя сумка наполнена вашими адресами.
Поднимаюсь по лестницам, как в заоблачные края.
Ну, а если хотите – приходите на почту сами:
там окошки от А до К и от Л до Я.
Отделеньям связи прикажу, чтоб были готовы.
Никаких чтоб заминок не было и толчеи.
Старенькие матери и солдатские вдовы,
предъявите в окошко просто морщины свои!
А я в этот час по Трубной иду, по Сретенке.
Ноет плечо от кожаного ремня.
И почтовые ящики, эти замкнутые посредники,
смотрят глазами ждущими на меня.
Хлопайте, ящики! Звонки на дверях, звените!
День только начался. Мне ходить еще и ходить.
Порой я еще запаздываю – извините.
Но я постараюсь вовремя приходить.