Валерий Кузьмин - В облаках ангел смотрит на всех… (сборник)

Он тверд, как кол и утверждает,
Что тверже не бывает.
Конечно, прав – он твердый знак.
Бывает, правда, что дурак
и не туда его вставляет.

Ы – ну, полезнейшая буква.
Куда нам без нее —
да никуда.
Ну, как звучали бы слова.
Без «ы» и не были б грибы грибами,
И травы бы соломой стали,
А без нее и сказки б не писали.
Ну, что за сказочка без «ы»,
А так и «если», и «кабы», нет, без нее нам
не туды и не сюды.
Вот раз бы и однажды, на
грабли – дважды.
Не наступить бы в темени ночной,
И, будь ты хоть герой, все ыкаешь, а,
если вдруг запой?
Так перепил – на утро только «ы»
Ты сможешь выплюнуть с губы.

Мораль, наверно, тоже к месту,
Чтоб только «ы» не лезла с языка —
Попей пивка.

Ну, мягкий, он ведь мягкий от рожденья,
Присущи для него и лень, и умиленье.
Он все смягчит, разгладит, даст огонь.
Хоть мягок он, бывает он, как конь.
Бывает, рассуждает: пить, не пить?
И может потихоньку отравить,
Внезапно приоткрыть заветну дверь
И увидать, что занята постель.
Да, этот знак присущ, как ночь.
С ним нелегко, но может он помочь.
Господь и тот смягчился от него,
Сподобился и создал это все.
Любовь и ненависть, и жизни этой путь
Не мягкий, на другой уж не свернуть.

Мораль для мягкого горька —
Не будь сверх мягок,
вдруг намнут бока.

В одной пещере эхо проживало,
Немножечко туристиков пугало,
Бывало, гаркнут спьяну: «Чью-то мать!»
И эху приходилось подпевать,
жизнь заставляла.
Но вдруг на эхо что-то накатило,
Ну, надоело все, перевалило
За край терпенья, и решило эхо
Не отвечать насмешкам человека.
Верней бывало так, вдруг заорет чудак,
А эхо лишь в ответ: «Ты сам дурак!»
Вот так и жило, чтобы других тошнило.
И стали забывать сюда дорогу,
И эхо отдыхало понемногу,
Потом вообще никто не стал ходить
И эхо можно было задушить.
Оно зачахло и заныло,
Но как же раньше здесь прикольно было.
Ни хрюкнуть, петухом не проорать,
и некого по матери послать.
Вдруг у пещеры мужичок остановился,
Прислушался чуток и внутрь спустился.
Он не был местным и не знал про эхо,
И ни к чему ему была потеха.
Его нужда в пещеру завела,
Приперло так. такая вот беда.
А эхо приготовилось шутить,
И приготовило такие шутки
От коих разорвались бы желудки,
Иль сразу можно хоронить.

Мужик в углу молчит, лишь тужится и
стонет,
От облегченья, аж, глаза закрыл,
А эхо ждет, когда он звук проронит,
Но звука нет, и вдруг раздался «пук»,
И как ударная волна по всей пещере,
«Пук» разрастался в огромадный звук,
Оглохло эхо и себе не верит,
Оглохло, ну не слышит ничего.
А раз не слышит, то и не ответит,
А что ответить – тут теперь оно —
Глухое эхо можно не заметить.
Мораль глухому эху не нужна,
Захочешь подложить кому дерьма
Подумай-ка сперва,
Вдруг на него наступишь.

Да, юмор был всегда,
Но не всегда воспринимался.
Бывает голова седа,
А юмор за бортом остался.
Не всем дано тот юмор воспринять,
Ну не дано по жизни все понять.
Есть тугодумы, что им растолкуешь?
Какой тут юмор, зря кукуешь.
Бывает деревянный Буратино
И юмор пролетает быстро мимо.
Мораль для юмора проста:
Один в душе воспринимает,
В ком нет души – не понимает.

Однажды яд и шоколад
Побились об заклад,
Что, мол, полезны оба,
Незаменимы враз
И начался рассказ.
Ну, шоколад вертеть боками,
Мол, я везде, что без меня
Вообще б поподыхали.
Меня едят и даже пьют,
Несу я радость и уют,
Во рту я таю.
Но яд не промах и в ответ:
«Конечно, польза небольшая,
Ну, мол, едят, и даже пьют,
Потом тихонечко блюют,
Вас вспоминая».
Вот я вообще незаменим,
Меня по капелькам больным —
Не умирают.
Меня втирают или – в мазь,
Я никому не дам пропасть —
Я жизнь вторая.
И так до самого утра,
Кто лучше всех никто не знает,
Да и не нужен этот спор,
Другим, быть может, разговор
Иль приговор.
Ведь шоколадом можно подавиться,
А ядом отравиться.