Великий Кофта ли в пурпуровом берете,
Граф Феникс в бархате – быть может, Сатана?
Он сыплет золотом и зельями, – она
Глазами жгучими влечет в иные сети.
И золото всех стран за райский Пентагон
Рекой стекается, и, нимбом окружен,
Ты – чудо сам себе, волшебник Калиостро!
Но чу! Рожок звенит... Толпа ливрейных слуг
Снует бездельная... И мчит тебя, сам-друг,
Карета шестерней, малеванная пестро.
Огромный Оноре, плечом циклопа
Покорно принял ты, как дар от муз,
Седых камней неизреченный груз,
Отторгнутых могуществом потопа.
Ты храм воздвиг, – но дряхлая Европа
Змеей бежит пророчественных уз.
Богам из глины молится француз
С покорным сладострастием холопа.
До наших дней непонятый чудак,
Как хороша твоих созданий свита:
Ведун Ламберт и томный Растиньяк,
И лик свирепый красного бандита!
Но слаще всех, возвышенный Бальзак,
Твой Андрогин крылатый – Серафита.
О, светлый день, едва на вешней прялке,
Дробясь, мелькнет лазоревая нить,
И пальцами холодными весталки
Подснежники ты в цепи станешь вить!
О, первый день, едва дохнут фиалки,
А над рекой слетятся, чтоб кружить
В священном танце, белые рыбалки,
И сердце вновь запросится любить!..
Но высока стена меж нами, дева,—
На камень налегла, хладея, грудь.
В глазах огни то нежности, то гнева,
А губы шепчут: «Уходи! Забудь!»
И на руках – лазурны и лиловы —
Цветы весны, как сладкие оковы.
Уж по кустам малиновок и славок
Весенний хор щебечет без конца,—
Плетут круги из прошлогодних травок,
И сладко бьются нежные сердца.
Взгляни: клювы острей твоих булавок,
В их горле медь и сила бубенца...
Приобрети нехитрый сельский навык
Узнать по песне каждого певца.
Ах, приготовь душе своей тропинки,
Где можно сбросить иго тайных мук
И позабыть о скорбном поединке
Безжалостно сплетенных страстью рук,
Когда сердца покорны и усталы,
Как две ладьи, гонимые на скалы.
Ты бархат глаз! Истомная кручина
Смешливой речи: «Брат, твоя сестра,
В саду тобой забытая вчера,
Заснула на скамейке у жасмина»...
Сменяет грусть насмешливая мина.
А я в ответ: «Душисты вечера,
Приветен сад и алых туч игра,
Но я хочу, чтоб ты была – едина.
Чтобы душе взволнованной моей
Твоя душа бездонное открыла,
Пока ты спишь в жемчужной мгле ночей.
Так я склоню далекие светила,
Едва, как маг молитвенно-немой,
Приближу твердь взыскующей трубой».
Как ягода кровавой белладонны,
Упало солнце. И вечерний гром
Прогромыхал над меловым бугром,
И зазмеился бледный лик Горгоны.
Перед крыльцом белели вдруг колонны,
И снова меркнул старый, тихий дом.
И лишь в окне над гофренным чепцом
Качала тень докучные поклоны.
Уснешь ли ты? Скажи – твоя мечта
По-прежнему крылата и чиста?
Иль грозный лик дохнул своей отравой
И сон бежит отяжелевших век,
И грезишь ты, как в оный день Лукавый,
Нас проклянув, соединил навек?
Весна спешит, и быстрокрылых лет
Никто – увы! – остановить не может.
Я весело колол последний лед, —
Последний ландыш сердце мне тревожит!
И каждый цвет склоняет в свой черед
Усталый взор – да солнце приумножит
И расцветит и возлелеет плод.
Благословен, кем круг Господень прожит!
Но никогда с беспечностью жены
Ты не сомкнешь кольца своих объятий,
И двое мы – предатели весны.
О, шепоты безрадостных заклятий!
Вы, губы нег, язвите горячей
Полудня обеспложенных степей!
* * *
На высоте, на снеговой вершине,
Я вырезал стальным клинком сонет.
Проходят дни. Быть может, и доныне
Снега хранят мой одинокий след.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу