Эдуард Асадов - Стихотворения

Гости и в самом деле были людьми хорошими, и через несколько минут Александр Алексеевич, выпив очередную рюмку, уже рассказывал какую-то веселую историю, чувствуя себя за столом, как рыба в воде… В середине застолья речь зашла о войне. Выпили за победу и за мужество фронтовиков. Тогда эта тема была особенно злободневной и трепетной. Через некоторое время Александр Алексеевич произнес какую-то пошловатую шутку. Полковник Гусев, несколько распалившись, сказал:

— Вот вы тут слегка прокатываетесь по поводу фронтовиков, но, какими бы они ни были, они воевали. Понимаете, воевали! Бились за Родину! Да, мы теряли там руки, ноги, головы и животы… А вы, сидевшие в глубочайшем тылу, что вы теряли? Ну скажите мне, что?

— То есть как это что? — ухмыльнулся Александр Алексеевич. — Неужели же мы ничего не теряли? Нет, очень даже теряли!

— Что же, что? — снова загорелся Гусев. — Что же, хотелось бы знать, вы теряли за нашими спинами? Что?

— Что мы теряли? — нагловато прищурился Александр Алексеевич. — То есть как это что? А совесть? Вы что же думаете, легко терять совесть? Нет, дорогой мой, совесть потерять — нелегкая штука. Даже очень нелегкая! Даю слово!

Слова его потонули в бурном хохоте всех присутствующих. Вот такая это была любопытная история! И скажем честно, редкий человек был готов на такое признание!

30 марта 1998 г.

Старик Ахумян спрашивает библиотекаршу Елену Александровну:

— Какой сегодня будет фильм? Она отвечает:

— Джентльмены удачи. Жена ему кричит с лестницы:

— Тигра-а-ан, Тигра-а-ан! Какой фильм будет? Он снизу вверх:

— Туркмены на даче! Она:

— Ну, тогда не пойдем. Это скучно. Уходя, ворчит:

— Вай, какие фильмы дурацкие привозят, хоть бы «Чапаева» привезли!

Напротив меня в 29-й комнате живет старушка Наталья Сац. Она все время путается дверями и вместо своей комнаты без конца попадает в мужской туалет. Вот и сейчас в третий раз уже слышу:

— Батюшки, опять я в мужской туалет попала! Что за наваждение…

Через минуту:

— Ну вот и моя комната. Слава богу!

Какого-то старикана вызвали к телефону. Он басом на весь холл:

— Ну наконец-то! Я уже думал, что ты заболела или еще что-нибудь случилось. Как звонила? Да я уже две недели жду твоего звонка! Даже гулять выхожу только после десяти вечера и то на полчасика! (Она, видимо, ему говорит, что именно в эти полчасика она и звонила.)

Он:

— Этого быть никак не может. Да, не может, я тебе говорю! — Слушает. — А я говорю, не может! Ты понимаешь, что ты делаешь? Целых две недели я жду твоего звонка. Думал, не заболела ли ты, не случилось ли чего! Не знаю. Никакого звонка не было. Все хожу и думаю: не заболела ли ты, не случилось ли чего? (А ей, видимо, жутко не хочется ехать к старику.) Он:

— Это же просто бесчеловечно. Понимаешь, я все жду и жду. Думаю, уж не заболела ли? Не случилось ли чего? Нет, подожди, ты скажи: хочешь наконец ты меня видеть? Ну, а если да, то когда? Хочешь сегодня? А почему? Пойми мое состояние: я целые две недели жду, волнуюсь, уж не заболела ли? Не случилось ли чего? — Снова козлиным голосом: — Ну вот туда я тебя и поцелую… и еще… (громким свистящим шепотом на весь холл): — Да не беспокойся, меня никто не слышит! А то понимаешь как получается, я целые две недели жду. Все думаю, уж не заболела ли? Не случилось ли чего? Ну, хорошо, хорошо, не буду… Пока. Так смотри же. Я буду ждать.

А я подумал: было бы тебе, милый, лет на тридцать меньше, и ждать бы не пришлось… Вот так-то…

28 марта 1975 г.

Сейчас в столовой официантка Люба предложила мне на завтрак рыбу. Спрашиваю ее:

— А какая, Любочка, рыба? Если треска, то я ее терпеть не могу.

— Сейчас, — говорит, — узнаю.

Возвращается и радостно сообщает:

— Ешьте спокойно, Эдуард Аркадьевич! Рыба называется филе!

Нет, забавного в мире хоть отбавляй. Мне кажется, что люди, которые жалуются на скуку, просто-напросто не умеют выжимать из пресной жизни что-то веселое. Уж на что, кажется, скучен наш Дом творчества в Переделкине. Бродят одни пожилые литераторы да старухи переводчицы разные…

Но юмор все-таки есть и тут. Вот вчера я повеселился от души. Апрель. Весна, так сказать. На улице 18 градусов тепла. Погулял по дорожке в саду от веранды и до калитки на улице Серафимовича. Подходит ко мне Н. И. — романист из Самары. Разговорились. И он рассказывает мне любопытную историю.

— Понимаешь, Эдуард, тут такое дело. Приезжает вчера не то к Вере Инбер, не то к Алигер медсестра из соседнего санатория. Молоденькая, лет так примерно двадцать — двадцать пять. Я ей в холле мило улыбаюсь и говорю: