Владимир Маяковский - О любви

Не забывай меня, мой родненький, я тебя ужасно люблю и я твой ужасно

Счен.

Целуй Оську.

Краснодар, 29/XI-26 г.

Осик, смотри за Лефом, целую тебя.

Твой зам Вол.

Мой изумительный, дорогой

и любимый Лилик.

Как только я ввалился в «Истрию», сейчас же принесли твое письмо – даже не успел снять шляпу. Я дико обрадовался и уже дальнейшую жизнь вел сообразно твоим начертаниям – заботился об Эльзе, думал о машине и т. д. и т. д.

Жизнь моя совсем противная и надоедная невероятно. Я все делаю, чтоб максимально сократить сроки пребывания в этих хреновых заграницах.

Сегодня у меня большой вечер в Париже. Зайдет Флаксерман (он здесь по разным автоаэроделам). Пообедаем и пойдем читать. Девятого еду Берлин (на восьмое не было билетов), десятого читаю в Берлине и оттуда в Москву через Варшаву (пока не дают визы – только транзитную).

В Праге отмахал всю руку, столько понадписывал своих книг. Автографы – чехословацкая мания, вроде сбора марок. Чехи встречали замечательно, был большущий вечер, рассчитанный на тысячу человек, – продали все билеты и потом стали продавать билетные корешки, продали половину их, а потом просто люди уходили за нехваткой места.

Дорогой, родной, любимый Личик!

Как ты? Как Осик? Как уважаемые сукины дети наши бульдоги?

Я живу в Ялте, вернее, это так называется, потому что езжу читать во все имеющиеся стороны.

Читал 2 раза Луганске, раз Сталино, Симферополь, Севастополь, Алушта и прочее.

Живу в Ялте с Горожаниным, с ним же в большинстве случаев разъездываю. Впрочем, в Алушту ездил с Луэллой, которая поехала к какой-то Вале Шахор, которую она считала за Шахер, и при первой встрече пискливо орала на всю курзальную столовую: Я стыдливо тупил глазки.

15-го читаю в Ялте, потом 19 и 21 Евпатории и Симферополе, и думаю от 1-го до 10-го Кавказ, с вершин коего в Москву.

Детик, у меня к тебе много просьб:

1) Получи в «Молодой гвардии» сорок червонцев (надо получить не позднее пятнадцатого, иначе их вышлют мне в Крым) и эти червонцы возьми себе. (Доверенность прилагаю.)

2) Узнай, получила ли «Мол гвардия» мою вторую часть поэмы.

3) Узнай, пожалуйста, у Бескина, прошел ли через ред. план мой шестой том собрания сочинений.

4) Как в Гизе с изданием моей Октябрьской поэмы? Корректуру этой поэмы очень прошу Осю выверить с особой тщательностью.

5) Как дела вообще с квартирами, ремонтами, дачами и прочим?

6) Попроси Осика сверить гизовский экземпляр поэмы с отрывком, посланным для «Лефа», и ввести соответствующие изменения в гизовский экземпляр. Вот и все.

Много?

Будь добра, родненькая, ответь мне на все подробным письмом на Ялту.

Целую тебя и скучаю.

Весь твой Счен.

10/VIII-27 г.

Дорогой, милый, изумительный и родной Кис.

К сожалению, я в Париже, который мне надоел до бесчувствия, тошноты и отвращения. Сегодня еду на пару дней в Ниццу (навернулись знакомицы) и выберу, где отдыхать. Или обоснуюсь на 4 недели в Ницце, или вернусь в Германию.

Без отдыха работать не могу совершенно!

Разумеется, ни дня больше двух месяцев я в этих дохлых для меня местах не останусь.

Дела пока не ладятся.

Пискатор пока что прогорел. Парижских ауспиций не видать (мелкие лекциишки), вся надежда на «Малик» – хочет подписать со мной договор – в зависимости от качества пьесы (усиленно дописываю). Ввиду сего на машины пока только облизываюсь – смотрел специально автосалон.

Рутмана я никак не мог найти, говорят, он в отъезде. Икры дал Герцфельду за то, чтоб он доставил Рутману папиросики.

Шалито хронику обещал послать, хотя и разводил недоуменно ручками, предлагая вместо кусков какой-то целый культурфильм.

Из искусств могу смотреть только кины, куда и хожу ежедневно.

Художники и поэты отвратительнее скользких устриц. Протухших. Занятие это совсем выродилось. Раньше фабриканты делали авто, чтоб покупать картины, теперь художники пишут картины, только чтоб купить авто. Авто для них что угодно, только не способ передвижения. Но способ передвижения это все-таки незаменимый.

Был ли у тебя т. Хайкис? Он размилейший.

Люблю и целую тебя, родненькая. Обнимаю Оську и лобызаю Бульку.

Твой Счен.

В телеграмме было Счен берлинский. Спасибо за письмо.