Лидия Бартольд - Сборник стихов

Пусть бред Нтой краткой и радостной встречи Мечтателем нищим взлелеян безумно Я к ним обращаюсь с приветственной речью, Я им поверяю заветные думы...

Весной.

Сегодня в тающем сверканьи И синей свежести теней Я слышу легкое дыханье Далекой юности моей.

Как будто их и не бывало, Лет, промелькнувших в пустоте, Как будто сердце не устало Вверяться страсти и мечте,

И с зовом дали и отваги, Закинув облачный берет, Шлет ветер - ласковый бродяга Свой легкомысленный привет.

1936 г.

Завет.

Будь молчалив. Скрывай свои желанья Бездумною улыбкой паяца. Ни в час тоски, ни в миг очарованья Ты маски не снимай с лица.

Будь равнодушен. Жалости иль гневу Души своей осилить не давай. Слагай созвучья строк, но тайного напева Ни другу, ни врагу не открывай.

Как золото скупец, ревниво и тревожно Скрывай богатство дум, и грусти, и надежд. Будь пошляком среди толпы ничтожной, Невеждою - среди невежд.

Они простят и встретят снисхожденьем И лжи, и клеветы им всем знакомый яд, Позор предательства и низость преступленья,Но превосходства не простят.

1937 г.

Арабская легенда.

Давно - до Адама то было, святые преданья не лгут. Два ангела были у Бога, их звали Харут и Марут. Их плоть была - тонкое пламя, их души - как чистый алмаз, И Бога великое Имя хвалил неумолчно их глас.

Но создал Адама Всемудрый, за веком исполнился век, И слуги небес возроптали, что Богом любим человек. "В крови и разврате" - сказали - "погряз человеческий род; "Зачем их щадит Вседержатель и с лика земли не сотрет?"

И так повелел Милосердный - а нам то поведал пророк: Он дал им обличье людское и в плоть их земную облек. И слово промолвив:"Да будет их путь до конца завершен! Послал он их в город великий, столицу столиц - Вавилон.

И вот, в Нтом городе шумном, они на вечерней заре Увидели темные очи и лик лучезарный ЗухрН. Уста ее - пламень палящий и косы, как ночи любви, И вспыхнуло алое пламя у ангелов Божьих в крови.

И вспыхнуло жгучее пламя, и мысль в них осталась одна, И день их бил зноем палящим, и ночь не давала им сна. И раз им ЗухрН прошептала - в ночной прошептала тиши: "Кто любит, покорен любимой, и тот не жалеет души.

"Кто любит - единым законом навек ему станет любовь; "Идите и, грех совершая, пролейте горячую кровь". И встали они, и убили, и руки омыли в крови, И много грехов совершили, покорны веленью любви.

И вновь им ЗухрН прошептала - двоим прошептала одно: "Вам Высшее Имя открыто, и тайное знанье дано. "Откройте мне Высшее Имя, в нем страшная сила и власть, "И я вам подругою буду, и страстью отвечу на страсть".

Любовь их вином опьяняла, и были безумьем их дни, И предали Высшее Имя земному созданью они. И предали тайное Имя, и им засмеялась ЗухрН, И в небо туманом поднялась, растаяв на бледной заре,

Чтоб властью отныне ей данной, тревожить греховные сны, Колдуя и тенью качаясь на роге покорной луны. И ангелы пали на землю и в небо воззвали:"Творец!" И вздохи их были, как пламень спаленных тоскою сердец.

-"Не там, Милосердный, где время исчезло пред ликом Творца, "Но здесь нам пошли искупленье, в пределах земного конца". На холмах пустынных, о брат мой, где город великий стоял, Там есть позабытый колодец, но дна в нем никто не видал.

Там сорок веков в заточеньи томятся Харут и Марут, И мира конца ожидают, и воду отчаянья пьют. Но если есть в мире безумец, который мечтою пленен, И если душою и раем согласен пожертвовать он,

И если, как алое пламя, земные томят его сны, То пусть он найдет тот колодец в лучах предрассветной луны. И пусть он промолвит заклятье, склоняясь в бездонную тьму, И страшного Имени тайну, быть может, прошепчут ему. 1939 г.

Самой себе.

Двадцать лет назад неопытной рукою Я слагала строки про березы цвет. В Нтот день, шумевший свежею листвою, Отсчитали весны мне шестнадцать лет.

В строках рифмовались с грезами березы, Грезы были юны, как весной трава, Голубые в поле расцветали розы, Голубые плыли в море острова.

Двадцать долгих лет с тех пор ложились пылью На берез весенних золотистый цвет. Двадцать долгих зим мечте вязали крылья, Заносили вьюгой детской сказки след.

Не проехал он, с неомраченным взором, На коне и в шлеме белый Парсифаль. Между синих гор в серебрянном просторе Предо мной призывно не раскрылась даль,

И венец лавровый славою крылатой Не был мне протянут в медном звоне труб Только жизнь тянулась полосою сжатой, Только век гремел, безжалостен и груб.

Но сегодня снова, медленно качая Золотые серьги в синей вышине, Белые березы, в день прозрачный мая, Как когда-то прежде, улыбнулись мне.