Лариса Рубальская - Лирика

Из того, что говорила Валентина, Алька ничего понять не могла – мой, свой, его. Кто это такие? Но когда услышала про Пряхино, все вдруг сложилось, как кубики детские, и получилась картинка: «свой» – это Валькин муж, «мой» – это Главный, а «его» – это жена Главного. Из чего получалось, что у Главного с Валькой по субботам в Пряхино свидания случаются, и в эту субботу тоже должно было быть, раз жена с внуком на море уехали. И он, король, Главный, Вальке отставку дал из-за нее, садовницы Александры.

– Ну вот ты, молодая, ничего мне даже сказать не можешь. Зато я тебе скажу – все мужики одинаковые. И знаешь, что обидно? Когда я своему сказала, что в субботу работаю, он на кухню пошел кому-то позвонить и радостный потом мне сказал, что его мужики с работы как раз на рыбалку пригласили. А рыбалка что такое, знаешь? Первые две буквы на одну замени, и сама догадаешься.

Утро было теплое, еще не улетучился туман, окно электрички запотело. Но, как только поезд стал останавливаться, Алька разглядела на платформе высокий худой силуэт Главного. На часах еще до девяти оставалось минут десять.

– Надо же, раньше времени король-то пришел, – Алька вышла на перрон. Она всю дорогу думала, что скажет, когда увидит его, как будет гордой недотрогой, чтоб за всех садовниц обиженных отомстить.

Говорить ничего не пришлось. Главный молча подошел и глазами показал – пойдем. Алька топала рядом, ничего не спрашивая.

Калитка, дорожка, дверь, небольшой кабинет – стол, книги, узкая кровать. Зачем ему тут, интересно, кровать – он что, без жены, что ли, на даче спит? Нет, наверное, он тут работает допоздна, свои пограничные воспоминания описывает, а потом, устав, засыпает здесь, и снится ему граница.

Алька стояла как заколдованная, а Главный раздевал ее, как когда-то маленькую ее раздевала бабушка перед купанием. Потом он разделся сам и подтолкнул ее к узкой кровати. Алька не сопротивлялась и мстила за садовниц молча, нежно и страстно.

Король встал, накинул халат и Альке какой-то женский халатик на кровать кинул – оденься.

– Наверно, проголодалась? – первое, что он произнес за эти три, прошедших с ее приезда, часа. Вышел на кухню, принес кастрюльку с холодными голубцами, тарелки, вилки, хлеб. – Давай, ешь, не стесняйся.

– Между прочим, не забудьте, что меня зовут Александра. И если вы потом в редакции сделаете вид, что меня не узнаете, то мне это совершенно безразлично. А за голубцы спасибо, с удовольствием поем.

– Ты смешная, – Главный обнял Альку за плечи, поцеловал в щеку, – и очень мне нравишься.

Вот скажите, как так бывает? Они лежали на этой узкой кровати, два посторонних друг другу человека, с разницей больше чем в двадцать лет. Он прощался потихоньку со своей молодостью, она только в нее вступала. И внезапная нежность соединила вдруг их жизни, с каждой минутой превращаясь в любовь.

– Алечка, а ты можешь остаться до утра? Мне так не хочется тебя отпускать.

– Нет, Евгений Павлович, я дома не предупредила, мама с папой с ума сойдут. Я же всегда в одиннадцать дома.

Он проводил ее до станции и, возвращаясь на дачу, думал, что тот, кого он считал бесом, постучавшимся в ребро, сыграл с ним шутку, оказавшись совсем не бесом, а кудрявым купидоном со стрелой, и послал ему эту самую стрелу, имя которой – любовь.

В понедельник Алька боялась двух вещей. Во-первых, конечно, увидеть его, придя в редакцию, боялась и ждала этой минуты. Она думала о нем постоянно, по минуткам вспоминая тот день и все, что произошло. Второе – она боялась разговора с Таней. Она начнет расспрашивать, возмущаться, объяснять ей опять про короля и садовницу. Ведь Алька не сможет ей объяснить, что произошло там, на даче. Потому что сама не знает слов, которыми можно это объяснить.

Танька вбежала в корректорскую:

– Аль, выйди.

Господи, кто мог ей уже все сообщить, ведь никто не знает. Алька нехотя поплелась в коридор.

– Аль, слушай, надо что-то придумать. Представляешь, у Мити оказалась бессонница, и он меня с Пашкой застукал. Орал как бешеный, мои вещи за дверь выбросил. Сказал, чтоб больше в доме не появлялась.

Пашку он почему-то не выгнал, а сам Пашка за ней не побежал. Таня слышала, как он на кухне Мите сказал – а ты что, старик, сам не видел, какая Танька сука? И весь ужас в том, что сегодня вечером его родители из Парижа приезжают, она им перед отъездом все свои размеры написала, и они везут для нее новые вещи. А как же она их теперь возьмет? И как маме и бабушкам объяснит свое возвращение?