Вадим Пугач - Антропный принцип

Закрой глаза, нажми на веки,
Пройди сквозь проплески и свист,
Очнись в четырнадцатом веке
Как королевский финансист.

Оплачивай забавы щедро,
Капризы зная назубок,
Покуда твой кастильский Педро
Порхает, точно голубок.

Вокруг него придворных сотня, л —
Ови их ненависть, еврей,
Покуда кто-нибудь не отнял
Дочь. Нет, обеих дочерей.

Как будто их, как некий дар, дав,
Тебя же обрекли дрожать,
Пока любовникам бастардов
Они готовятся рожать.

Опасность над тобой нависла,
Неотвратима и груба.
Полна значения и смысла
Твоя толедская судьба.

Луна маячит над кварталом,
Ее попробуй – обесточь
И по столетьям, как по шпалам,
Проковыляй в другую ночь.

А кто ты там на самом деле —
И самого, и дела нет,
Пока ты шаркаешь в тоннеле,
Теряя тот и этот свет.

Мой век оказался широким и длинным;
Примерка чревата надрывом, надломом,
И свет, постепенно сходящийся клином,
На юг пролетает над домом, над домом.

Не то чтобы страсть у него роковая
К какой-нибудь Африке там, Индостану,
Но руку тяну и краев рукава я
Никак не достану, никак не достану.

Не знаю, за что я настолько не вырос,
Зачем не хватает лица на парсуну,
Но шею тяну, и не близится вырез,
В который никак головы не просуну.

Я света не вижу, экзамен экстерном
Сдаю, объясняя, что звезды померкли.
Не я оказался таким безразмерным,
А век, получается, мне не по мерке.

Я мал ему, тьма обложила, как вата,
И в лампе ни ватта, и свет не воротишь.
Ну вот, говорил же, примерка чревата,
И я в балахоне как чей-то зародыш.

Я время забуду – и это, и оно,
Свернусь, точно полоз, сгнию, точно колос;
Тогда и раздастся: «Да ладно, Иона,
Мне просто хотелось услышать твой голос».

И не родился я, и не погиб там,
И резко не менялся, становясь,
Но отчего-то чувствую с Египтом
Ничем не отменяемую связь.

Что мне его высоты и низины —
От пирамид и до могильных ям, —
Домов недоплетенные корзины
С торчащей арматурой по краям?

Нет, я иными снами наполнялся
И из иных посылок исходил,
Когда опять с работы увольнялся,
Как будто из Египта исходил.

Пока еще упрямый дух исхода
Ведет меня, связуя и горя,
Жива моя последняя свобода
Сжигать мосты и раздвигать моря.

Я теперь обошелся бы и без
Мизансцен, декораций, кулис;
Без того, чтобы слушать, как чибис
Репетирует выход на бис.

Пусть луна, выцветая над полем,
Указует на быт угловой.
Мы не пашем, не сеем, не полем,
Только слышим, как дрозд луговой,

Призывая подругу к зачатью,
То ли чавкает, то ли скрипит,
Точно этой звучащей печатью
Он свое сообщенье скрепит.

Я подслушиваю – и от скрипа
В узких прорезях сонных пустот
Возникают египетский скриба,
Чибис, ибис, и Тот, да не тот.

То ли буквы незначимы, то ли
Сновидение проще, чем му,
Для однажды попавшего в поле
Притяженья бог знает к чему.

Совпадение знака и злака —
В прописной перспективе строчной.
И чухонский Анубис, собака,
Воет, воет, как неручной.

В комнату войду – забуду с чем —
И стою, к двери прижат.
В позапрошлом недобудущем
Вещи мертвые лежат.
Как солдаты, розно тающие
На последнем рубеже, —
Знаки жизни, означающие,
Что они не жизнь уже.

То веревка, то картина,
То подкладка из ватина,
Веер, маска, карнавал,
Только пыль да паутина,
А за ними – все едино,
То каверна, то провал,
То инкубы, то суккубы —
Как в распавшиеся губы
Пустоту поцеловал.

Чудак с патологическим лицом,
Нелепо вытянутым, одутловатым,
В автобус вполз и присоединился
К экскурсии.
Он явно мне кого-то
Напоминал. Судите сами.
Начнем с волос.
Черны, и жидки, и нечисты,
Они почти до плеч спадали; шея
Была короткой, и на ней наверчен
Какой-то шарф. И в цвет волос пальто
Вмещало мешковатую фигуру.
Очки-хамелеоны,
которые от солнца
Бывают ослепительно-черны,
В автобусных потьмах его глаза
И не скрывали, и не обнажали,
Зато ухмылка обнажала зубы
В венце несвежих, с желтизной, клыков.