Регина Наумова - Ты спросил, что такое есть Русь…

Друзья, коль откровенно, — не богат
Край мексиканский любящими чтенье.
Здесь в книжных магазинах шелестят
Страницами с наигранным стремленьем

К стихам и прозе классиков пера,
Зато в едальнях, тьма их тут, толпятся…
Поют марьячи, пляшет детвора,
Торти'йяс, по'йёс, та'китос [7] tortillas, polios, taquitos — из мексиканской еды. … дымятся.

И рядом нищий грустный на углу,
Их много. Да кого та жизнь заботит? —
Пускают слюни в пахнущую мглу.
В никчёмной суете жизнь и проходит.

Не мне вас осуждать иль мчать вослед;
Ловя успех, столкнуть в обрыв другого.
Воспитана Союзом с детских лет
Быть честною… — Простите, ради бога.

Обращена я в зрение и слух
В нагорье мексиканском ныне. Завтра
Взамен принятья двойственных услуг
Российским наполняться стану театром…

В моей душе срамной игре — отказ.
Творить добро, не проповедать злобы
Желают разум, руки, пара глаз… —
Понять Руси правителей апломбы…

Мой самолёт, прорезав синь, свистя,
Умчит с земли, что от дождей промокла [8] С мая до ноября — сезон дождей. ,
Над облаками, как в раю, летя,
Почую белых птиц, что бьют о стёкла,

Исписанных поэзией моей,
Где жизнь побед больших и — унижений…,
Где от Карибов до Руси морей
Я вольный ветер цели и служений.

Встречай же дочь, красавица Москва,
Кто верною строкой тебя возвысит.
Ты матерь мне, права иль не права
В век перестроек для погудок мыслей.

Как мыслей дневных давит груз.
Луна серебрит даль, и плюс
Поёт некто в ухо мне: «Эй,
Ты всё ещё в хаосе дней?

Брось стен этих мёртвых уют,
Часы время таинства бьют, —
Словами рисуй натюрморт,
Иль вид, что пред взором простёрт,

Приморский желанный пейзаж,
Марьячей, танцовщиц и пляж,
Пой дерзкие думы о нём,
Кто так целовал тебя днём,

Ведь автор — подобье ферзя
Ему нету слова «нельзя»…»
Клонюсь над бумагой челом,
Но кроме нулей — ничего!

Строка избегает пера
И рифме милее нора,
А время, что в сущности — мысль,
Кричит: «Моя форма есть жизнь,

Смотри, не теряй её твердь,
Для пишущих это есть смерть».
— Скажите же сердцу «сезам»,
Откройте дверь к счастью, к слезам…

Где муза танцует нагой, —
Мне ритм «Болеро» бьёт ногой…
Рассеялся тягостный мрак.
Вино и стихи — под «тик-так».

Вот этак давным бы давно —
Пишу уже, как Сирано.
Бессилия нет и следа —
Растаяло кромкою льда.

Нет разуму больше преград,
Во время вперяется взгляд,
Сползают истории прочь,
Что пледы в амурную ночь.

Да вон Клеопатра сама,
Сводящая многих с ума.
А там Цезарь с Брутом вдвоём,
И всё — в полушарье моём

В моменты, когда жадный мозг
От дивных фантазий громоздк…
Чу, дух, ему вторя, запел —
Так, видно, Творец захотел.

Эк лира ведёт, не слаба —
Уж пот утираю со лба,
Но клянчу мгновения вновь,
Где дух опьяняет любовь,

Где вслед за Толстым — тот же плуг
По пашне. И воздух сам вдруг,
Любимую форму приняв,
Танцует, трудягу обняв.

Что делают с духом перо
С бумагой, не ведая про
Судьбу создающего речь,
С неснятою тяжестью с плеч.

Полночь дышит тенями деревьев,
И кустов, и цветов… чуть-чуть жутко.
Я раскрыла стыдливо свой томик —
Сладость с горечью чутких минуток.

Аж под кожею жар пробегает,
И в ушах звон стоит бесконечный,
Пред глазами туман, сердце бьётся… —
Ты, мой слушатель, друг мой сердечный,

Вот сидишь предо мною так близко,
Человек, о котором мечтала.
Как ты слушаешь нежный мой голос,
Я клянусь небу — это немало!

И не в силах дух вымолвить слова,
Коль стихи мои хвалишь учтиво, —
Потом жарким, дрожа, обливаюсь
От счастливого в чувствах порыва.

Зыбкий миг чуда… вытку из лунных
Снов — невольников грёз, в песне новой.
Как пчеле, моя ноша земная
Пусть и впредь будет сладко тяжёлой.