Зачем же сладкою тревогой сердце бьется
При имени твоем, пустынное село,
И ясной думою внезапно расцвело?
Зачем же мысль моя над дикой степью вьется,
Как пташка, что вдали средь облаков несется,
Но, в небе занята своим родным гнездом,
И пестует его и взором и крылом?..
Ведь прежде я тебя, край скучный, не любила,
Ведь прежде ссылкою несносной был ты мне:
Меня пугала жизнь в безлюдной тишине,
И вечных бурь твоих гуденье наводило
Унынье на меня; ведь прежде, средь степей,
С тоской боролась я, и там, в душе моей,
Невольно угасал жар пылких вдохновений,
Убитый немощью… Зачем же образ твой
Меня преследует, как будто сожалений
Ты хочешь от меня, приют далекий мой?..
Или в отсутствии немилое милее?
Иль всем, что кончено, и всем, чего уж нет,
В нас сердце дорожит? Иль самый мрак светлее,
Когда отлив его смягчит теченье лет?
Так память длинных дней, в изгнаньи проведенных,
Мне представляется, как радужная цепь
Дум ясных, грустных дум, мечтаний незабвенных,
Заветных, тайных грез… Безжизненная степь
Моею жизнию духовной наполнялась,
Воспоминаньями моими населялась.
Как тишь в волнах морских, как на пути привал,
Так деревенский быт в отшельнической келье
Существование былое прерывал
И созерцанием столичное веселье,
Поэзией шум света заменял.
От развлечения, от внешних впечатлений
Тогда отвыкнувши, уж я в себе самой
Для сердца и души искала наслаждений,
И пищи, и огня. Там ум сдружился мой
С отрадой тихою спокойных размышлений
И с самобытностью. Там объяснилось мне
Призванье темное. В глуши и тишине
Бедна событиями, но чувствами богата,
Тянулась жизнь моя. — Над головой моей
Любимых призраков носился рой крылатый,
В ушах моих звучал веселый смех детей;
И сокращали мне теченье длинных дней
Иголка, нитки, кисть, подчас за фортепьяном
Волненье томное, — когда былого сон,
Мелодией знакомой пробужден,
Опять меня смущал пленительным обманом…
И много счастливых, восторженных минут,
Сердечной радостью волшебно озаренных,
Прожито там, в степях… О, пусть они живут
Навеки в памяти и в мыслях сокровенных!..
А ты, затерянный, безвестный уголок,
Не многим памятный по моему изгнанью,—
Храни мой скромный след, храни о мне преданье,
Чтоб любящим меня чрез много лет ты мог
Еще напоминать мое существованье!
Как я люблю читать стихи чужие,
В них за развитием мечты певца следить,
То соглашаться с ним, то разбирать, судить
И отрицать его!.. Фантазии живые,
И думы смелые, и знойный пыл страстей —
Всё вопрошаю я с внимательным участьем,
Всё испытую я; и всей душой моей
Делю восторг певца, дружусь с его несчастьем,
Любовию его люблю и верю ей.
Но женские стихи особенной усладой
Мне привлекательны; но каждый женский стих
Волнует сердце мне, и в море дум моих
Он отражается тоскою и отрадой.
Но только я люблю, чтоб лучших снов своих
Певица робкая вполне не выдавала,
Чтоб имя призрака ее невольных грез,
Чтоб повесть милую любви и сладких слез
Она, стыдливая, таила и скрывала;
Чтоб только изредка и в проблесках она
Умела намекать о чувствах слишком нежных…
Чтобы туманная догадок пелена
Всегда над ропотом сомнений безнадежных,
Всегда над песнию надежды золотой
Вилась таинственно; чтоб эхо страсти томной
Звучало трепетно под ризой мысли скромной;
Чтоб сердца жар и блеск подернут был золой,
Как лавою волкан; чтоб глубью необъятной
Ее заветная казалась нам мечта
И, как для ней самой, для нас была свята;
Чтоб речь неполная улыбкою понятной,
Слезою теплою дополнена была;
Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем,
Чтобы приличие боролось с увлеченьем
И слово каждое чтоб мудрость стерегла.
Да, женская душа должна в тени светиться,
Как в урне мраморной лампады скрытой луч,
Как в сумерки луна сквозь оболочку туч,
И, согревая жизнь, незримая, теплиться.