Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов

Видно, празднует габара:
Всё на деке веселится,
И гаванская сигара
У пирата не дымится.

Ах, не диво, что сигара
У испанца потухает;
Нежит слух его гитара,
Голос милый распевает.

В платье с берега Гоанго
И в мантилье из Китая
Пляшет с боцманом фанданго
Кастильянка молодая.

Резвой птичкою летает
Дева, полная веселья,
И глаза ее блистают,
Что брильянты ожерелья.

Пляшет донья Инезилья,
Рдеют розы на ланитах,
Развевается мантилья
На плечах полуоткрытых;

И под сетку голубую
Скрыты шелковые косы;
На красотку молодую
Загляделись все матросы.

Все на райне, на лафетах
Вкруговую заседают
И, забыв о пистолетах,
Кастаньетами щелкают.

Но вот кончился их танец;
Инезилья отдыхает,
И гитару мавританец
Ей почтительно вручает.

Вот поет она про балы
Во дворцах родного края,
Где в граненые бокалы
Льется влага дорогая,

Где под звуки музыкантов
Доньи милые танцуют
И сердца надменных грандов
Красотой своей чаруют.

Воспевает край счастливый,
Где их пристань ожидает,
Где под сению оливы
Лазарони отдыхает;

Воспевает блеск Милана,
Рима — Запада столицы…
Пожалейте капитана:
Он заслушался певицы.

Он заслушался певицы
И забыл, что враг не спит;
На него, быстрее птицы,
Оттоманский бриг летит.

Вот он близко, вот примчался,—
Это страшный Абдалла…
И внезапно залп раздался,
Загремело: «Иль-Алла!»

Засверкали ятаганы…
На врагов своих грозой
Устремились мусульманы;
Закипел кровавый бой.

Дымом все кругом объяты;
Торжествует Оттоман:
Стонут пленные пираты
И убит их капитан!

Плачет донья молодая…
О, не плачь, моя краса!
И платочком из Китая
Осуши свои глаза!

У мароккского султана
Блещет золотом дворец;
Там и друга капитана
Ты забудешь наконец.

И фрегат в Марокко мчится;
Вот и берег недалек.
Завтра много облегчится
У султана кошелек.

Поздно ночью мы лежали на земле, среди равнины;
У коней своих усталых чутко спали бедуины;
Вдалеке, при лунном свете, горы нильские белели,
А кругом, в песке зыбучем, дромадеров кости тлели.

Я не спал; под головою у меня седло лежало,
А широкий плащ дорожный был мне вместо одеяла;
Близ меня лежала сумка сладких фиников сушеных,
Сабля острая и пара пистолетов заряжённых.

Всё безмолвно; лишь порою затрещит в костре забытом
Огонек, иль конь, проснувшись, стукнет об землю копытом;
Лишь порою в отдаленьи крик орлиный раздавался
И наездник полусонный за ружье свое хватался.

Вдруг земля поколебалась и померк за облаками
Лунный свет, степные звери пронеслися перед нами;
Кони робко отшатнулись, наш вожатый приподнялся…
«Ну, — сказал он, — знать, воздушный караван опять помчался!»

Это он! и вот несутся, вслед теней своих вожатых,
Дромадеры с седоками на хребтах своих горбатых,
И воздушною толпою идут девы, как Ревекка,
На плече неся кувшины; цель пути их — город Мекка.