Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

«Эх ты, карманчик мой! Расти, голубчик, пухни!» –
       Так губернаторский лакей
     Мокей
   Пред всею челядью бахвалился средь кухни.
«Что, ирод? Знать, опять с кого-нибудь содрал?»
     Вестимо!
   Чужой целкач у нас не проплывет, брат, мимо.
   Как вышло давеча. Проснувшись, генерал:
«Ну, что, брат? – эт-та мне, – в приемной много люду?»
   «Порядком, – говорю, – набилось отовсюду».
«А ты, – и пальцем так изволил погрозить, –
   Карман себе небось успел уж нагрузить?»
«Так точно, – говорю. – Греха таить не буду.
   А только доложу: есть и для вас… „сюжет“…»
   Тут барин мой, как был без брюк и без манжет,
   К дверям-от – шасть, и к щелке – глазом.
«Где, говори скорей?»
   «Вон… в шляпке с черным газом».
«Так… Недурна, хе-хе… Еще разок взгляну…»
      А сам пустил слюну:
«Венера… истинно Венера…
Глаза потупила… Пикантная манера!
Не удержаться тут святому от греха.
Зачем пришла, Мокей?»
                    «Просить за жениха,
Что посадили вон намедни… землемера».
«За жениха, хе-хе… Ух, дьявол! Все забудь!
Видал, какая грудь?
Пусть не ломается, шепни, не будет дурой.
Скажи, что, дескать, я… что мы… не как-нибудь:
      Облагорожены культурой!
Исполним, дескать, все… Мол, барин – холостяк,
И благодарность вся… пустяк:
      Возьмем, хе-хе… натурой!»

За все свои дела волк отвечает шкурой.
Но этот самый вот «натуралист»-подлец
      Попал в министры под конец.
И хоть при Керенском и был объявлен вором,
Но как сановникам еще была лафа,
То, вишь ты, для него «не подошла графа»,
И этот аспид был отпущен прокурором.

         Как у попа Ипата
         Не борода – лопата.
Расправивши ее оплывшею рукой,
      Печальных мужиков намедни
            В конце обедни
   Поп речью потчевал такой:
«Ох, вижу: в помыслах мирских погрязли все вы.
   Не богомольцы вы весной.
   Все только думки про посевы:
А не побил бы град, а не спалил бы зной.
   Почто мятетеся и плачетеся векую?
Бог видит вашу скорбь и всю нужду людскую,
Казня и милуя нас, грешных, поделом.
   Не судьи мы господней воле.
   Идите же со мною в поле, –
На всходах отпоем молебен всем селом.
И ущедрит вас бог зерном по вашей вере,
И будет хорошо приходу и попу.
С вас много ль надо мне: с копенки по снопу,
   Аль с закрома по мере».

Читатель, не мудри и зря не возражай.
   Поп линию свою ведет примерно:
   Помолится, и будет урожай –
У мужиков? Бог весть! А у попа – наверно.

      Средь суеты дневной и давки,
   Изрядно разморясь от зноя и винца,
   Уставились в окно иконной лавки
   Два подозрительных каких-то молодца.
«Скажи, – гнусил один, – уж сделай одолженье…
Не зря болтаю, нет… Душевный, братец, зуд…
Ученый ты… Скажи, ты веришь в Страшный суд,
      То-бишь, в загробное отмщенье?
      Вот посмотри… в окне…
         Изображенье…
Подумай, каково тем грешникам в огне!
Тебе не чудится их тел горелый запах?
Друг, если правда все, – ведь быть тебе и мне
                    у черта в лапах!»
«Потише ты… – скосив глаза с опаской вбок,
     Ответил „друг“ с брезгливой миной. –
Размяк!.. Пред чем размяк?.. Добро бы пред картиной –
        А это же… простой лубок!»

      О, меньшевистские кретины!
   Вы – мастера писать волшебные картины.
   Но мой пророческий, такой простой лубок
      Без украшений и ретуши
Не зря на фабриках все знают назубок,
Брезгливо морщася от меньшевистской чуши.
   Пройдет ли год, иль долгие года,
Но не уйдете вы, лакейские вы души,
   Как не уйдут и ваши господа,
От беспощадного рабочего суда.

С мигренью адскою проснулся поутру.
Всю ночь меня во сне (ты видишь сны, читатель?)
Тащил какой-то черт в какую-то дыру:
«Пожалуйте… в котел… мусью баснописатель!»
           Все это – не к добру.
«Жена!»
       «Ну что?!»
                «Гляжу, как странно все сегодня:
Ты – с „Новым временем“!»
                    «И буду с ним всегда!»
«Газета тоже… Тьфу!.. А дай ее сюда…
Узнаю, чем тебя прельстила эта сводня?»
«Прельстилась! Вот… Читай…» В глазах – презренье,
                    гнев…
Совсем не узнаю моей смиренной Кати.
Читаю… Ба! «Проект устава о печати».
Ой… батюшки… Ой-ой!.. И, сразу ошалев,
           Валюся кубарем с кровати.
Очнувшись, чувствую, что «не могу молчать»,
Лечу к редактору.
           «Читали… про печать?»
«Ох, вечно, – говорит, – вы с новостью худою.
Опять какой-нибудь отчаянный проект?
Прочтем…»
           Прочел, хе-хе! Разительный эффект.
Пришлось отпаивать несчастного водою.
«Не надо… – простонал, придя в себя, бедняк
И взором грустным все вокруг себя окинул. –
В буфете, – говорит, – пошарьте… есть коньяк…»
Поднес ему и сам рюмашку опрокинул.
Немного отлегло… Сердечный разговор…
           Потом какой-то вышел спор…
           Спор кончился глупейшей ссорой
За рюмкою… не помню, за которой.
   Домой приплелся с черного крыльца,
           Не всеми чувствами владея,
И тут же выпорол в сердцах сынка-мальца:
   За азбукой застал его, злодея!
Преступник! Сам влетит и подведет отца!
«Аль скажешь ты, что враг я своему дитяти?! –
Взволнованно потом я объяснял жене. –
Володю грамоте учить совсем некстати,
Ведь нынче дураки стоят в большой цене:
Возьми-ка вот, как я, да обмозгуй вполне
           „Проект устава о печати“.
Нет, баста! Кончено. Теперь я вижу сам:
           Текла свобода по усам…
           Насчет свобод мы на диете.
Катюша! Ты же мне милей всего на свете.
Не плачь… Я понял все… Сатира? Чур меня!
Авось и без нее мы не потонем в Лете».