Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Дома, сонный, обрюзглый, помятый,
Ждал Зайнет ее муж и владыка, Мирза.
И вздохнула Зайнет, опуская глаза:
«Пр-ро-клятый!1»

«Велик Алла!
Велик Алла!» –
На минарете пел мулла
Святой напев молитвы краткой.
Презрев домашний произвол,
Зайнет вбежала в «Комсомол»,
Скользнувши в дверь, как тень, украдкой
«Зайнет! Откуда ты, скажи,
Пришла домой без паранджи?
Ты осквернила дом изменой!
Где ты была, шакалья кровь?» –
Шипела яростно свекровь,
Кривя злой рот, покрытый пеной.

И отвечала ей Зайнет:
«Была я там, где светит свет,
Где учат ленинским законам,
Где объясняют, как найти
К свободе верные пути
Узбекским девушкам и женам!»

А через день тупой Мирза,
Покорных жен своих гроза.
Рычал от злости и от боли:
Он потерял Зайнет-жену,
Зайнет бежала в Фергану,
Зайнет спаслася от неволи!

Год тяжкого труда – по дням и по ночам –
Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки.
С какою верою живой ее речам
   Внимали бедные дехканки!

На фронте – шла она в разведку и в секрет.
И басмачи не раз бранились бранью злобной:
«Поймаем – пуля в лоб! У красных больше нет
   Другой разведчицы подобной!»

Рвалася к подвигам – и тем была жива,
Всегда – на скакуне иль полковой двуколке.
И легендарная уже росла молва
   О черноглазой комсомолке.

Хмурый Мирза в Фергане
В грязной сидит чайхане,
   Полон замыслом темным.
Дал, не скупясь, он монет,
Кун за убийство Зайнет,
   Двум убийцам наемным.

Был их ответ: «Потерпи,
Мы уж разыщем в степи
   След твоей комсомолки!»
Ночью, напавши на след,
Смяли узбеки Зайнет,
   Словно дикие волки,

Рвали, оскалив клыки,
Жилы из левой руки,
   – Будешь вечно калека!
В шею, дробя позвонок,
Острый вонзили клинок
   Два преступных узбека.

Прошло пять месяцев. Ферганская больница.
Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп.
   Нет, не кошмарный сон ей снится,
   Она – калека, полутруп.

Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно,
Слух острый притуплён, трясется голова.
   Врачи дивятся: «Непонятно,
Как ты осталася жива!»
Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.
Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.
   И в комсомолке однорукой
   Зажегся вновь бунтарский дух.

«Коммуниверситет трудящихся Востока »
Зайнет мерещится во сне и наяву.
У гроба нового пророка
   Она сказала: « Я живу!

И ты – живешь во мне заветами твоими.
На родине моей – в кишлак из кишлака –
Дехканкам темным я их понесу, пока
Сумеет начертить твое родное имя
    Моя последняя рука! »

#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак –
#деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.

Средь разоренных сел и брошенных полей
От тифа и от пуль уж не валятся трупы.
Шкуро, готовивший России мавзолей
По воле биржевых царей и королей,
Донской стотысячной уж не составит «труппы».

   Но… он готов на все за выгодный куртаж.
Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена!
Ведь должность у него по существу все та ж,
    И только сузилась арена.

Белонаездников, увы, не то число,
И не Москва – приманка в виде приза.
Ах, время множество мечтаний унесло!
Но… то ж, продажное, осталось ремесло!
И та ж, « парижская », осталась антреприза [14].

– Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй!
Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой,
Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой»
     Стал дрессированною гнидой!

В просторах Балтики, средь северных широт,
У «вольных» городов, у Ревеля и Риги,
Английский бронтозавр раскроет хищный рот
На две приманчиво лежащие ковриги.
   «Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть,
      А только… тонко намекнуть?»
И… в нашу сторону скосит свои гляделки:
      «Что, Эсесерия? Поймешь?»